— Да, — чуть качнул головой Нотар. — А ты кем являешься?
В маленьких глазках евнуха промелькнул злой огонек.
— Не надо говорить со мной столь дерзко, христианин. Это может дорого обойтись тебе.
Затем тут же, без перехода, он сменил угрожающий тон на елейный.
— Наш повелитель послал меня, главного смотрителя гарема, за твоими сыновьями.
— Зачем ему дети? Что он задумал? — одними губами спросил Нотар.
— Это ведомо лишь Аллаху и самому султану. Вели поскорее звать их сюда. Зови и слуг, чтобы они помогли этим достойным юношам поскорее облачиться в свои лучшие одежды. Наш господин желает лицезреть детей своего сатрапа на пиру, который он устроил в честь своей великой победы.
Кровь до единой капли отхлынула от лица Нотара. Стены залы пошатнулись в его глазах, в ушах зазвенело погребальным звоном. И все же, почти теряя сознание от чудовищности услышанного, он нашел в себе силы спокойным голосом возразить:
— Мой сын еще слишком мал для времяпровождения в кругу взрослых мужей.
— Твой сын? Разве их у тебя не двое?
— Нет, смотритель. У меня было трое сыновей. Двое старших погибли в битвах с врагом. То есть, с вами.
Евнух сокрушенно покачал головой и в знак соболезнования несколько раз прищелкнул языком.
— На все воля Аллаха! Сыновья рождаются, взрослеют и мужают, чтобы погибнуть потом в сражениях, своей смертью возвеличивая славу рода. Но ответь мне, кто же тогда тот замеченный многими второй прекрасноликий юнец?
— Сын великого доместика. Перед смертью отец поручил его моей опеке.
Шахаббедин надул свои дряблые жирные щеки.
— Все мы чадолюбивы и готовы принять под свое покровительство детей друзей наших и родичей. Но никто не может сравниться в полноте подобных чувств со всемилостивейшим султаном нашим, Мехмедом Завоевателем! И потому наш господин желает незамедлительно видеть подле себя эти два прекрасных и юных цветка.
Нотар покачнулся как от удара, сделал шаг в сторону и чтобы не упасть, уцепился за высокую спинку кресла.
"Нет!» — кричало в нем всё. — «Этого не может быть! Это просто дурной сон. Надо сделать усилие и поскорее пробудиться от этого кошмара.»
Но как он не тряс головой, круглая безобразная фигура евнуха исчезать не торопилась.
— Что же ты медлишь, счастливец? Почему не зовешь юношей, чтобы порадовать их этой вестью?
— Да, я счастлив. Я очень счастлив, — глухо бормотал Нотар.
Ему была настолько худо, что, казалось, еще мгновение — и его вывернет наизнанку, прямо на глянцевый мраморный пол.
— У меня отобрали всё, — он задыхался, как при приступе астмы. — Фамильное достояние, честь, имя, Родину, государя. Но вам всего этого мало! Теперь вы покушаетесь на самое святое, что осталось у меня — на моего последнего из сыновей, продолжателя рода Нотаров! Я не отдам его вам! Ты слышишь, грязная свинья? Не отдам!!