Долгое время султан молчал, пустыми глазами глядя перед собой. Затем медленно произнес:
— Да. Он выполнил мое пожелание. Сухие деревья надо вырубать без сожаления.
Он обвел взглядом сидящих возле него сатрапов.
— Караджа-бей! Ты ведь был его другом?
Бейлер-бей с трудом отвел глаза от стоящей перед ним полной чаши.
— Да, господин. Мне тяжко слышать эту весть. Я не могу знать точно, но считаю, что великий визирь был оклеветан.
— Кем же? — Мехмед притворился, что не знает ответа.
— Этим нечестивым гяурским флотоводцем! — утратив выдержку, бей вскочил и затряс над головой кулаками.
— Он возвел напраслину на одного из мудрейших и самых порядочных людей твоего государства!
— Не спеши, бей, — усмехнулся султан. — Ведь Нотар правильно угадал причину появления алмаза на пальце у визиря. И обещал еще многое раскрыть из заботливо скрываемых вами тайн.
— Но почему-то при этом пренебрег твоим приглашением, повелитель. Он побежден и полностью в твоей власти, но держит себя перед султаном, как равный с равным.
— Моим приглашением? Впрочем верно, я повелел его сыновьям присутcтвовать на пиру.
— Шахаббедин!
Евнух вскочил и быстро семеня, приблизился к Мехмеду.
— Где мальчишки?
— Не гневайся, повелитель! Я желал повременить с докладом, так как читал на твоем лице работу божественной мысли.
Евнух склонился к самому уху султана и зашептал:
— Когда я передал твое пожелание Нотару, он ответил….. О, нет! Мой язык отказывается повторить эти кощунственные и неслыханные по дерзости слова.
— Я приказываю, говори!
— Он сказал…. Прости, повелитель…. Он сказал, что если ты не в силах обуздать свою плоть, он желает тебе упражняться в любви со всеми ослами и верблюдицами твоего войска.
От страшного оскорбления Мехмед онемел. Лицо его стало пунцовым, затем смертельно побледнело; лишь кончик крючковатого носа остался вишнево-красным.
— Тащите его сюда! — прохрипел он. — Вместе со всем его отродьем.
Лука Нотар бестрепетно смотрел в белые от бешенства глаза султана.
— Ты отказался от приглашения, равносильного приказу, — медленно говорил Мехмед. — Ты не только не послал своих сыновей на пир, но еще и осмеливался глумиться над величием султана, произнося слова, за которые я единоутробного брата лошадьми разорвал бы на части.
Мегадука пожал плечами и отвернулся.
— Я вижу, ты не боишься смерти.
— Я слишком устал от жизни, чтобы бояться ее конца, — ответил димарх.
— И ни о чем не сожалеешь? — Мехмед получал удовольствие от разговора с человеком, стоящим на пороге мучительной казни.
— Да, сожалею! — Нотар вскинул голову. — Я сожалею о том, когда я, в безумном своем ослеплении, призывал своих сограждан примириться с тобой, стать твоими вассалами. Каким же глупцом я был тогда! Ты — порождение Тьмы, Антихрист, исчадие Зла! Не будет людям счастья, пока теплится жизнь в твоем тщедушном теле.