— Друг мой, — полушутливо начал он тогда, — я пришел к тебе с исповедью. Надеюсь тем самым частично облегчить гнетущий мою душу груз.
— Я всегда готов тебя выслушать, — в тон ему отвечал Феофан, — и помочь, если в том возникнет необходимость. Без опасений перекладывай груз с твоей души на мою — она в силах выдержать тяжесть несравненно большую, чем ты себе можешь представить. Здесь, в этой комнате, до тебя исповедовались многие.
Мегадука невольно нахмурился. Вероятнее, всего виной тому была обостренная чувствительность, но все же в словах старика ему почудился некий скрытый смысл.
«С ним надо держать ухо востро» — напомнил себе Нотар и вслух продолжил:
— Ноша эта и впрямь тяжела для меня, даже более того, она постыдна.
Феофан в немом вопросе поднял брови.
— Я перестал понимать происходящее.
— Ну, это не повод для стыда. Мне кажется, осмеяния скорее достоин тот, кто берет на себя смелость заявлять, что всё в этом сложном и чрезмерно запутанном мире ясно для него, как солнечный день.
Нотар решился.
— Мне часто приходит в голову, что все, чем мы занимаемся — чистейшей воды самоубийство.
— Не мог бы ты прояснить свою мысль?
— Я говорю без утайки: мне непонятно воодушевление, которым преисполнились подданные нашего государя. Достаточно мельком взглянуть на город: все бегают, вооружаются, выкрикивают воинственные призывы. Даже развороченный муравейник, пожалуй, может явить по сравнению с этим образец спокойствия и безмятежности. Порой мне кажется, что мы живем в окружении одержимых, стремящихся вести счеты с жизнью и потому столь заботливо приводящими в порядок свои орудия смерти. Ведь они, горожане, их наибольшая часть, готовы смести на своем пути все, что может омрачить их надежду. И растерзать любого, кто не согласен с ними. За примером далеко ходить не надо: не так давно несколько именитых семей собирались на зафрахтованном судне покинуть пределы Константинополя. Какое же прощание им устроили наши добрые соотечественники! На основании приказа василевса беженцам разрешили взять с собой только то, что могли унести на руках их слуги. Все же остальное было конфисковано в пользу казны. На каждой улице, вплоть до самой пристани, праздношатающиеся толпы бездельников осыпали их насмешками и оскорблениями, а на причале в несчастных летела грязь и жидкие помои.
— Городская стража не препятствовала глумлению?
— Вялость стражников удивляла не менее, чем буйство толпы. Беспощадность к ближнему, неистовость, жестокость, подобно чуме, охватывают население Города. Даже в прошлом ярые приверженцы мира проникаются сейчас агрессивными умонастроениями. И это начинает вселять в меня страх.