«Железный котел» был одной из достопримечательностей Гринич-Виллиджа. Его clientele сходилась со всего Нью-Йорка. Знаменитым его сделали неизменные чудаки и оригиналы, которых немало было среди завсегдатаев.
Если верить Моне, так можно было подумать, что все чокнутые собирались за ее столиками. Чуть ли не каждый день я слышал о какой-нибудь новой фигуре, экстравагантней, естественно, прежних.
Последней была Анастасия. Ее занесло к нам с тихоокеанского побережья, и сейчас она бедствовала. Несколько сот долларов, бывших у нее по приезде в Нью-Йорк, улетучились как дым. Что она не раздала, то у нее украли. По словам Моны, она была необыкновенно хороша. Копна черных длинных волос, фиалковые глаза, изящные сильные руки, крепкие ноги. Она называла себя просто Анастасия. Фамилию Аннаполис придумала себе сама. В «Железный котел» она забрела явно в поисках работы. Мона услышала, как она разговаривает с хозяином, и явилась ей на выручку. Она не желала слышать о том, чтобы Анастасия шла в судомойки или даже прислуживала за столиками. С первого взгляда Мона разглядела в ней незаурядную натуру, усадила ее, накормила и после долгого разговора дала немного взаймы.
– Вообрази, она ходила в комбинезоне. Чулок у нее не было, а туфли совсем развалились. Люди смеялись над ней.
– Опиши-ка мне ее еще раз, можешь?
– Нет, правда не могу, – сказала Мона и тут же принялась взволнованно рассказывать о своей подруге.
Тон, каким она произнесла «моя подруга», показался мне подозрительным. Никогда я не слышал, чтобы она с таким пылом говорила о ком-нибудь из своих знакомых. Это было похоже на благоговение, обожание и прочие, не имеющие определения чувства. Она придавала встрече со своей новой подругой невероятно важное значение.
– Сколько ей лет? – рискнул я спросить.
– Сколько лет? Не знаю. Может, двадцать два, двадцать три. У нее нет возраста. Когда на нее смотришь, такие мысли как-то не приходят в голову. Она – самый необыкновенный человек из всех, кого я знаю, исключая тебя, Вэл.
– Небось, художница?
– Она – все вместе. Все может.
– Занимается живописью!
– Конечно! Живописью, скульптурой, куклами, поэзией, танцами и вдобавок еще клоун. Но печальный клоун, вроде тебя.
– Она не кажется тебе ненормальной?
– Я бы так не сказала! Ведет себя странно, но только потому, что не такая, как все. Я еще не видела такого раскованного человека, и к тому же трагического. Она действительно непостижима.