В небольшом кабинете Пия остался секретарь священной инквизиции кардинал Франческо Сельваджиани. Он стоял поодаль от письменного стола, сложивши руки на животе и привычными пальцами машинально перебирая четки. Лицо его при этом ничего не выражало. Вероятно, вот так же, по привычке двигая челюстями, американский клерк жует резинку, далекий мыслями от надоевшей ему работы. Только тогда, когда дверь затворилась за Тардини и Пий молчаливым движением подбородка указал старику на кресло напротив себя, тот уселся и сунул четки в широкий карман сутаны. Несколько минут в комнате царило молчание. Наконец Пий бросил:
— Что нам с ним делать?
Пристально глядя в лицо папы, старый кардинал пытался отгадать его намерения, чтобы не попасть в просак со своим предложением.
— Он может принести очень большой вред, — сумрачно пояснил Пий.
Опытному старику стали ясны намерения папы.
— Если вашему святейшеству будет угодно предоставить это дело мне?..
Пий посмотрел вопросительно.
— На том самом пароходе, на котором он намерен ехать в Советский Союз, отправится до Стамбула один из людей конгрегации пропаганды, — пояснил кардинал и сквозь зубы добавил: — Советский теплоход "Максим Горький"…
При этом имени брови Пия сошлись еще больше. Он ни словом, ни движением не дал понять Сальваджиани, угадал ли до конца смысл его предложения.
Сальваджиани сказал:
— Надежный человек — священник Аугусто Гаусс, немец.
Кардинал знал, что святейший любит немцев.
Наморщенные брови папы действительно разошлись, и одна из складок над переносицей исчезла. Он слегка кивнул головой:
— Знаю…
— Ему будет поручено…
Пий прервал его легким движением пальца, как если бы ему досаждали дальнейшие подробности. Сальваджиани тотчас умолк. Через минуту он покинул папский кабинет. Ни тот, ни другой ни разу не произнесли имени Фана.
Через два дня в генуэзском порту одновременно с генералом Фан Юй–таном и его спутниками на борт советского теплохода "Максим Горький" взошел Август Гаусс. Он наблюдал за тем, как шла погрузка нескольких небольших ящиков с порученными ему кинолентами. Третьему помощнику капитана теплохода, молодому красавцу южного типа, Август вкрадчиво сказал:
— Я буду весьма признателен сеньору, если мои ящики будут погружены в трюм. Этот груз боится сырости.
Через два месяца происшествие на "Горьком" вспоминалось Стилу и Джойсу, как кинофильм.
В Пирее вся кают–компания "Горького" была опечалена тем, что веселый католический патер, взошедший на борт теплохода еще в Генуе, опоздал к отходу. Капитан задержал на полчаса отплытие, в надежде, что отец Август подоспеет, но тот не появился. Радиорубка "Горького" уже в море приняла радиограмму: