— Ка-ак… ка-ак… — расплываясь в улыбке, говорил Пашка. Больше обычного заикаясь, он не сразу смог договорить. — Как не понять!
Барон вскрыл конверт и быстро набросал под подписью Тихменева тоже по-английски: «Этого прохвоста — подателя сего — ни в коем случае не выпускайте с корабля». Он старательно заклеил конверт, запечатал его сургучом и передал Пашке:
— Спрячь хорошенько.
— Будьте покойнички, не потеряем! — Пашка спрятал конверт под тельняшку. Он хотел было уже идти, но вдруг остановился: — А не обманут, дадут браунинг? — спросил он Тихменева.
Вместо ответа тот кивнул в сторону Остен-Сакена. Барон внушительно сказал:
— Честное слово, ты получишь свое. Но уговор: ни одна душа не знает о твоем отъезде с корабля. Есть?
— Есть!
— Вот это настоящий моряк! — сказал барон на прощание и двумя пальцами покровительственно, похлопал парнишку по плечу.
Не чувствуя под собою ног от радости, Пашка выбежал из салона.
Каждое слово, сказанное в салоне, было ясно слышно в адмиральской спальне. Связанный Санька не мог ни шевелиться, ни говорить, но ничто не мешало ему слушать. Он, как угорь, извивался на ковре, покрывавшем палубу спальни. Бился головой, перекатывался с боку на бок — все напрасно: путы оставались такими же крепкими, кляп так же плотно сидел во рту. Из салона ясно донесся стук стальной двери, захлопнувшейся за Пашкой.
— Слава богу, — произнес Остен-Сакен.
— Это мы скажем, когда Терентьев даст нам сигнал, что готов следовать за нами в Севастополь, — сказал Тихменев, в сомнении покачивая головой.
Покрытые рыжей шерстью пальцы барона не спеша переходили от пуговицы к пуговице. Он расстегнул китель, закурил и, с наслаждением затянувшись, сказал:
— Gott mit uns!
В ночь с 16 на 17 июня 1918 года в Новороссийской бухте началось необычное оживление. Команда линейного корабля «Воля», распропагандированная представителями Новороссийского Совета, державшего руку Кубано-Черноморской рады, поддержала Тихменева. Было решено идти в Севастополь. К морякам «Воли» присоединились команды нескольких миноносцев. Были корабли, где мнения команды разделились: одни стояли за то, чтобы топить суда, меньшинство — за поход в Севастополь. С таких судов отгребали вереницы шлюпок на миноносцы, собиравшиеся уходить, и главным образом на «Волю», чье решение плыть в Севастополь считалось самым твердым. Были суда, совсем или почти совсем покинутые командами.
В числе кораблей, брошенных экипажами, был и дредноут «Свободная Россия». На его борту осталось едва шестьдесят матросов. Командир линкора Терентьев давно уже сочувствовал планам Тихменева. Получив через юнгу Житкова прямое указание подготовиться к походу, он делал отчаянные попытки поднять пары. Но кочегаров, согласившихся нарушить приказ Советского правительства, на линкоре было мало. Их не хватало на обслуживание даже половины котлов.