Продавец снов (Журавлев) - страница 65
На звонок в дверь Вихляева открыла сразу. Увидев перед собой полуживую тень Ираклия, она всплеснула руками:
– Укатали Сивку крутые горки.
Литератор упал перед ней на колени.
– Умоляю, спасите! Устал я по врачам мыкаться. Грозятся эскулапы меня под нож положить.
– С чего вдруг я должна вам помогать? – удивилась Вихляева. – Вы же сами считаете меня ведьмой, и что все ваши беды происходят исключительно из-за меня.
Ираклий, уходя от ответа, опустил глаза.
– Но не вы ли сами, голубчик, хуже базарной бабы, любитель всего того, что с душком? – продолжала промывать ему мозги соседка. – Вот оттого и липнут к вам неприятности, как мухи на прокисшее повидло.
Неожиданно Вихляева наклонилась и зашипела ему в самое ухо:
– По делам твоим тебе же и воздаётся. Доносы брось писать, может, тогда и снизойдёт на тебя благодать – излечишься, примешь смерть от старости, а не от пороков.
Сумелидий перекрестился, чего никогда не делал за всю свою жизнь и поднял глаза. Соседки уже не было. Подавленный и разбитый, Ираклий вернулся домой.
Первым делом он сжёг неотправленные доносы, пообещав кому-то в самом себе, что больше никогда не возьмётся за это грязное дело. Затем литератор тщательно убрался в квартире, поставив этим точку на своём тёмном прошлом. И мир для него стал сразу светлей, исчезли и чёрные мысли, томящие душу. Он сел за письменный стол и ощутил необъяснимое блаженство.
Первый раз за всё это мрачное время ему по-настоящему захотелось писать, так же, как жить и дышать полной грудью. Чувствуя творческий подъём, Ираклий достал стопку чистой бумаги и, наконец, окунулся в море страстей и переживаний. С каждой написанной строчкой рождалось новое литературное произведение, а с ним возрождался совершенно другой писатель – Ираклий Сократович Сумелидий.
Глава 16
В тени клёна на лавке возле подъезда лежал Кузьмич. В его голове назойливо звучал вальс «Амурские волны». В такт музыке, кружась между провалами в памяти, медленно возвращалось сознание.
Очнувшись, он тяжело вздохнул. Единственная робкая мысль, посетившая в эту минуту его воспалённый мозг, была только одна: «Жив ли я?»
Первым доказательством того, что душа не покинула его измученное тело, было то, что по щекам шлёпало нечто тёплое и мокрое. Вторым – то, что к этому прибавились тошнота и непреодолимое желание испить холодного огуречного рассола. Когда же это нечто тёплое и мокрое стало нагло вылизывать его слипшиеся от томатного сока усищи, Кузьмич воскрес окончательно. Он открыл глаза, и тут накатившая было на него волна негодования мгновенно сменилось испугом. Сердце, готовое выпрыгнуть из груди, подскочило к горлу. Над ним не было ни голубого, ни звёздного неба – всю его безбрежность сожрала клыкастая слюнявая пасть.