Когда он шагнёт… (Калиниченко) - страница 19

Кротовые песни

На опушке клочья черноты.
Ночью собирались здесь кроты.
Поднимали к небу мокрый нос,
Слушали шуршанье белых звёзд.
И усы топорщили во тьме,
Различив в небесной кутерьме,
Среди многих чуждых голосов,
Нежный писк космических кротов.
Тот же час нездешняя тоска,
Замещая жажду червяка,
Поднялась, как осенью грибы,
И кроты за нею на дыбы
Вскинувшись, заладили пищать,
Межпланетным братьям отвечать.
И звучал окрест, пугая дичь,
Их протяжный, заунывный клич.
Но едва затмился свет луны,
Под землёй укрылись певуны,
Лишь глядят сквозь мак и васильки
Космоса бездонные зрачки.

Утопленник

Я взываю к тебе, ты не слышишь меня,
Между нами преградой встает ледяная
                                                вода.
Я тебе оставляю стихи на камнях
Из цветов, и зелёного мха и солёного льда.
Но цветы укрывает густая трава,
Лёд не держит ударов горячих лучей,
Мох растет непослушно и топит слова,
Как старинный узор на покрытой золою
                                                 парче.
Погружаюсь все глубже, ни торса, ни плеч,
Только бледным сияньем в пучине маячит
                                                 лицо,
Бездна дышит в затылок и хочет увлечь,
Заменяя глаза антрацитом, а сердце —
                                        свинцом.
Ведь и ныне не поздно. Из тысяч десниц
Мне нужна лишь одна бесконечно родная
                                        ладонь.
Воды прянут, вскипая, и ринутся вниз,
Выпуская на волю неистовый белый
                                                 огонь.
Но на веках твоих два дуката лежат,
Безупречно налаженный быт и домашний
                                                 уют.
Вкруг тебя суета, как броня, как межа,
И неровные рифмы похоже ее не пробьют.
Значит ниже и ниже, где стылый покой,
Галеонов разверстые чрева, презренный
                                            металл.
Носовая фигура с простертой рукой,
Позабытая в мертвой пучине живая мечта.

Бель ярд

Сижу один, читаю до утра
Булгакова, а может быть Лавкрафта.
Там за окном гуляют быдлонафты
В закрытом черном космосе двора.
Густеет кабачковая икра.
Идут на штурм шеренги черных литер.
Там за окном Москва, а может Питер,
И мочи нет, и спать уже пора.
Потрафит Бог, приедут мусора,
Разгрузят загулявших по каютам.
И снова станет тихо и уютно
В закрытом, черном космосе двора.
Ни драк, ни здравиц – тихая пора,
Лишь женщина с озябшим доберманом
Идет вокруг иссякшего фонтана
За нуждами собачьего нутра.
Вздымаются великие ветра,
Планеты снов гоняя по орбитам,
Назначенным божественным арбитром.
Дуплетом в лузу! Славная игра!

«Выходишь и видишь, что снег перестал…»