– Прослежу, – прорычал младший О’Коннор.
***
Никки сидела вместе с Наной, «старперами» и матерью Эллен, занимая целый угол в комнате ожидания. Она встречалась с миссис Вайс лишь однажды, в День открытых дверей в галерее. Женщина мгновенно ей понравились по той же причине, что и Эллен: она излучала душевное тепло и жизнелюбие. Сейчас этот внутренний свет погас.
Никки не могла отделаться от мысли, что миссис Вайс винит ее в нападении на дочь. Если бы не начальница, Эллен наверняка коротала бы вечер дома с дочуркой, а не присматривала в одиночку за загибающейся картинной галереей.
Вопросы снова атаковали рассудок Никки. Почему это случилось? Кто убил Джека? На Эллен напали по какому-то роковому стечению обстоятельств? Никки задавала этот вопрос детективу, как только ее отпустили: было ли мотивом ограбление? Он сказал, что его люди отчитались, будто деньги лежали нетронутыми в кассе, а сумочка Эллен под стойкой. Получается, ограбление – не мотив. Но тогда что? Бессмыслица какая-то. Абсолютная бессмыслица.
Настроение, царящее в комнате ожидания, можно было описать как вымученно оптимистичное – особенно после появления медсестры с отчетом, что операция еще не закончена и состояние пострадавшей остается критическим.
Миссис Вайс передала по рукам фотографию Бритни, шестилетней дочки Эллен, оставшейся в компании дедушки и, вероятно, спрашивающей, где ее мама.
Эллен никогда не рассказывала об отце Бритни, только называла его своей самой большой ошибкой. Никки пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы не расплакаться, когда она смотрела на фотографию малышки. При мысли, что Бритни придется расти без матери, сердце разрывалось на части. И не только потому, что они с ее мамой были лучшими подругами. Никки не понаслышке знала, каково в этом возрасте потерять родителей. Ее родители были живы; они просто отказались от дочери.
Изредка кто-то из ожидавших другого пациента расспрашивал Нану и «старперов» о винтажных нарядах. Они немного беседовали о пьесе об Энни Оукли, но затем снова воцарялась тишина, и напряжение тяжелым туманом пробиралось обратно в комнату.
Даллас с братом, детективом О’Коннором, входили и выходили, отвечая на звонки. Никки не знала, касались эти звонки ее персоны или нет, но поскольку во время телефонных разговоров мужчины поглядывали в ее сторону, скорее всего речь шла о ней. Детектив так пристально ее разглядывал, что Никки казалось, будто он примеряет ей наручники. Мысли об оковах воскресили в памяти картинку с мертвым Джеком в багажнике.
Взгляд Далласа был не менее надоедливым. Он не смотрел на нее, как на виновницу. Нет, сыщик смотрел участливо, словно был лично заинтересован в клиентке и хотел удостовериться, что с ней все в порядке.