Счастливая Россия (Акунин) - страница 143
А ведь это у Шванца прокол, серьезный, внутренне ликовал Филипп, еще не догадываясь, чем всё закончится.
Перебинтованный капитан сделался малость спокойней – наверно, укол подействовал. Но оставшийся глаз сверкал лютой яростью, какой Бляхин у вечно балагурящего начальника никогда не видывал.
– Короче, так, – сказал Шванц, когда они вышли. – План психологической обработки Клобукова через жену отменяется. Придется его все-таки брать, ничего не попишешь.
И бляхинское ликование сникло. Внутри всё сжалось, холодно вспотели ладони.
Пропадал Филипп, бесповоротно пропадал. Шванц не дурак, отлично понимает, что с арестованной Носик он крепко запопал и что Бляхин, несмотря на обещания, это ЧП против начальника обязательно использует. Теперь уж капитан точно вышибет из Антохи показания на старого знакомого. Железно.
– Погодьте чуток, – как бы с задумчивостью в голосе проговорил Филипп. – Успеется. Хочу нажать на писателя. Есть у меня одна идейка. Прикажите его доставить на допрос.
Единственный глаз, не прикрытый стеклом (очки-то расколотились), впился, казалось, прямо в душу.
– Лады. Через полчаса Свободин будет у меня в кабинете. Попробуй свою идейку.
Никакой идейки у Филиппа не было, один только ужас. Отсрочить бы клобуковский арест, а там, может, что придумается.
Расставшись с начальником, Бляхин понесся к себе рысцой.
Полчаса… Дочитывать надо, скорей. Вдруг на последних страницах что полезное?
Неизвестно, сколько времени Ветер так просидел. Может быть, очень долго. А может быть, меньше минуты. Невозможно измерить течение времени, когда ни о чем не думаешь. А о чем думать в совершенно пустом мире?
И был ему голос, и голос сказал:
– Брось, Карл. Я же тебе говорил. Люди сами придумывают себе любовь. Чаще всего она человеку ничего не объясняет, а только еще больше запутывает. Нужно на все сущностные вопросы находить ответ самому, без чужой помощи. Ты только что получил ответ на очень важный вопрос. Хорошо ли человеку зависеть от другого человека? Плохо. Человек приходит в мир один, один же и уходит. На то он и крссст.
Голос был хорошо знакомый, Максима Львовича. Сначала Карл внимал тихим словам, не отнимая ладоней от лица. Он нисколько не удивился, что заговорил мертвец. В пустом мире могло прислышаться что угодно. В том числе окончание оборванного разговора из прошлого с человеком, которого больше нет. Но свистящее слово «крссст» заставило Ветра вздрогнуть.
Он вскинулся.
И увидел лицо Старицкого.
Оно было большим, почти во всю противоположную стену. Вернее, это было не все лицо, а только его часть от бровей до скул. Судя по морщинкам в углах глаз, Максим Львович улыбался. Грустно и сочувственно, но в то же время и радостно.