– Смело! – хмыкнула Алевтина.
Грудь у девушки небольшая, но хорошей формы и уже равномерно загоревшая. Может, и себе такое устроить? Хотя нет. Это вредно – раз. И вокруг дети – два. Один малыш уже замер на полушаге и с криком: «Мама! Там тётя голая!» убежал. Пляж обернулся на крик ребёнка.
«Тётя голая» чувствовала себя как одетая, не зажимаясь ни в одном движении и не маясь стыдом и другими условностями. Наверное, есть что-то особенное в купании и загорании на босу грудь.
Алевтине подумалось: а смогла бы она вести себя так, будто на пляже она одна, и нет на свете ничего более естественного, чем загорать, прикрывшись треугольничком спереди и тесёмочкой сзади? Едва ли. Возможно, это комплекс, и пора от него избавляться. Ведь ей ещё не приходилось шокировать незнакомую публику обнажённым телом, да ещё среди бела дня.
Справа от Алевтины возлегала ещё одна почти голая «тётя» в купальнике гаммы nude. Крошечные стринги и треугольнички верха, слегка прикрывшие ореолы, сливались по цвету с телом девушки, и издалека казалось, что она нагая. Но в этой загорающей что-то ещё было не так и, надев очки, Алевтина принялась бесцеремонно рассматривать соседку.
Худая, с торчащими ключицами и костями таза, она, тем не менее, носила довольно увесистую грудь. Пока ходила и сидела, грудь эта смотрелась неплохо, но вот когда она легла… На месте груди образовались два торчащих силиконовых полушария, далеко друг от друга, как будто с трёх сторон подоткнутые кожей. Фу! Гадость какая! Кому это может нравиться?
Алевтина посмотрела на собственную грудь, которой ей всегда хватало. Не спеша повернулась с живота на спину, наблюдая за движением груди. Вот так ведёт себя пышная натуральная: мягко перетекает в сторону, тесно встречается, вольно расходится, сохраняя при этом округлую форму. И никаких подоткнутых кожей полушаров!
От созерцания собственного физического совершенства отвлёк звонок сестры.
− Алька, а ты с собой точно ничего не сделаешь? – уже в который раз полушутя-полусерьёзно спросила Дашка.
− Да что ты! – успокаивала Алевтина. – Не скажу, что мне прям уже хорошо, но я постепенно прихожу в себя. Мне просто нужно время. Ещё немного времени. А он того не стоит.
− Вот именно! Ни один мужчина не стоит твоих слёз. Тем более этот мудозвон! Мудозвонище!!!
− Э! э! Не ругайся, пожалуйста. А я и не плачу. Не умею – ты же знаешь.
− Да знаю. Но это как раз плохо. Поплачь, а?
− Не плачется, Даш. Не плачется.
Алевтина и правда не могла найти в себе слёз. Ни единой слезинки. В обморок упасть, ослепнуть, оглохнуть – пожалуйста, а просто прорыдаться, вымыть потоком слёз из себя застывшую кристаллом боль – не могла.