Меня оперировали в тот же день. Это был действительно аппендицит. Гнойный. В самый раз приехали. Могли бы и опоздать.
Ни Крепышев, ни Гарышев не навещали меня в больнице. Зато Базанов как-то прислал яблоки и записку, которую я храню до сих пор.
«Алик! Как самочувствие? В нашей жизни все так быстро меняется. Будто только вчера мы ездили в Переславль. До сих пор нахожусь под впечатлением. Старое искусство кажется иногда потрясающе современным, а научная работа пяти-шестилетней давности часто воспринимается как анахронизм. Может, мы всего лишь труженики газеты, которую никто не читает уже на следующий день? На работе все тебя ждут. Когда собираешься выписываться? Выздоравливай поскорее.
Твой В. Баз.».
Я даже разволновался. Тут же принялся сочинять ответ. Базанов меня не забыл. Он был рядом, внизу, в вестибюле, вместе с родственниками других больных. Я спешил закончить ответ к возвращению нянечки, разносящей передачи. Благодарил за яблоки, за внимание.
Нянечка принесла мою записку обратно. Базанов ушел, не стал ждать.
«В нашей жизни все так быстро меняется», — писал Базанов. Мне же казалось, что в ней ничего не меняется, что она однообразна до одури.
Было время, когда меня преследовала навязчивая мысль о счастье. Молил судьбу дать его мне, а там — будь что будет. Только в молодости можно так смело закладывать душу судьбе, у которой, к сожалению, прекрасная память. Рано или поздно она вспоминает о зароке, и тогда приходится платить.
Когда-то казалось, что все мое счастье заключено в Ларисе. Я думал о ней непрестанно, сходил с ума, она снилась мне по ночам, преследовала всюду. За счастье с ней я готов был заплатить жизнью. Когда появилась Светлана, я уже боялся думать о ней так, а просто взял за руку и привел в свой дом.
Я сделался настолько мудрым, что мог теперь все объяснить, все оправдать. Одно — тем, что жизнь меняется слишком быстро и мы не поспеваем за ней. Другое — отсутствием перемен.
Обвиняя «железную пятерку» в причастности к тому, что случилось с Базановым, я вспоминал, как эти ребята везли меня в больницу в Москву, пока Базанов наслаждался красотами древнерусской архитектуры. Стараясь быть объективным, чувствовал, что несправедлив к тем, кого пытался судить. Карты путались, я перестал понимать связь событий, потерял способность отделять причины от следствий. В голове воцарился хаос, а в душе — смятение и растерянность.
Я вновь хотел ощутить волнение, которое испытывал десять лет назад при встречах с Ларисой, но там, где могло сохраниться чувство, остался лишь пепел, пустырь. Я надеялся увидеть воочию, как погибает мир, потерявший творца, выдающуюся личность, но не заметил никаких перемен, кроме одной: краски пожухли, изображение стерлось, стало невыразительным.