Прошка опять помолчал, в очередной раз переменился в лице и заговорил, будто купец, расхваливающий свой товар на торгу:
– А если кто из вас считает, что у щенков жизнь лучше вашей, раз им все только в удовольствие, ну так переходите тогда и вы к нам – в дураки! Дураком-то быть хорошо – беззаботно и весело. Вот вернемся мы вечерком в свое жилье, набегавшись, утомившись, проголодавшись, а там уже миска с едой нас ждет, и другая – с водой чистой, прохладной. Поешь досыта, напьешься, да и спать завалишься – никаких тебе забот! Правда, спать в клетке приходится, и ночью по нужде не выйдешь, а если нагадишь, то утром носом в свое же добро тыкать станут, ну так и потерпеть можно. И так каждый день – побегал, потявкал, ежели повезло, так поймал и съел кого-нибудь, а вечером покормился и спать. Хорошо-то как! Ни тебе забот, ни хлопот, и отвечать ни за кого не надо… Правда, убьют потом, – напевный говор Прошки вдруг стал резким и лязгающим, – если ничему путному не выучишься, или хозяин по лености своей не выучит. А вырастешь бесполезным, так убьют и шкурку на забор повесят – сушиться.
В голосе Прохора явственно чувствовались слезы, да и девчонки подозрительно зашмыгали носами.
– Но это когда еще будет, да и будет ли? А если мысли все же одолевать станут, так можно ночью и на луну повыть. Сядешь этак в клеточке, морду к небесам задерешь и… – Прошка вдруг перешел на тоскливый крик, чуть ли не вой. – Не убива-айте меня, лю-юди до-обрые! Что ж вам, пары мисок еды жалко? Ну, не виноват же я, что не выучился ничему! Не убивайте, я же такой хороший, ласковый, веселый! А ежели вам дурное настроение сорвать не на ком, то меня и побить можно, я стерплю, только не убивайте. Вы же мудрые, сильные, добрые! Не убивайте! Вас-то, если ничему не выучитесь, никто не убьет, и шкурку вашу на забор не повесят, так за что же меня-то? Неужто из-за пары мисок еды? Вины-то моей в моей никчемности нету никакой! Это девки меня не научили… Ну, что вам стоит? Не убивайте, а?
У Анны от таких слов мороз по коже пополз.
«Ну, если это скоморох, то из тех, кто и великому князю Киевскому правду в лицо сказать не побоятся. Господи, ведь мальчишка еще, но как же он все живое чувствует! Это ж надо было так в собачью шкуру влезть! Да, щенков-то он понял, а вот про девок не договорил… Недоученный-то пес свою хозяйку защитить не сумеет, и тут уже не про его шкурку на заборе речь пойдет… Не забыть бы дурехам моим про это потом сказать».
– А утречком опять, как всегда, – голос Прошки снова стал веселым и зазывным, – из клеточки выпустили, под кустиком опростался, миску с едой опорожнил да вылизал, и гулять! Легка жизнь наша и завлекательна! Переходите, девоньки, к нам – в дураки! Дураком быть хорошо – беззаботно и необременительно… если… – Прошка опустил голову и уставился в землю, – если не думать. Это легко – у дураков оно само собой получается, без усилий.