Жабров не ответил, только махнул рукой и пошел к выходу. За ним потянулись управляющий банком, брюнетка с профилем Павла Первого и меланхолический усач. Выражение лица у брюнетки было строгое, даже оскорбленное. Словно Полуяров в чем-то провинился перед ними.
— Спугнули паразитов, — на ходу бросила официантка. — Пошли в номер шампанское хлестать. Вот так цельный божий день. Держит же земля такую заразу.
И в самом деле спугнул. Ни к ужину, ни на следующее утро к завтраку управляющий банком и его спутники в ресторане не появлялись. Не было и Жаброва. Да и грузовик с деньгами исчез.
«Верно, в Ирбит тронулись?» — предположил Полуяров. И сам же усомнился. Едва ли! Недаром вертелся возле них Жабров. Он, как ворон, падаль чует. Нет, Ирбитом тут и не пахнет!
3
Все три дня, проведенные в городе, Сергей Полуяров колебался. Как поступить? Попытаться ли увидеть Настеньку, узнать, как она живет, не нуждается ли в помощи? Или так и уехать, не повидавшись! Когда в госпитале он выписывал литер, то думал: вот и увижусь снова с Настенькой. Тогда все было просто. Теперь же одолевали сомнения. После последнего ее письма в дальний гарнизон прошло много времени. Настенька и Назар могли уехать из города. Куда только за годы пятилеток не тянулся рабочий народ, покидая отцами и дедами обжитые места: на Дальний Восток, в Сибирь, на Крайний Север. Дальстрой! Магнитострой! Кузнецкстрой!
Почему он думает, что Настенька и Назар усидели на старом месте, когда миллионы пришли в движение? Ну, а если даже они по-прежнему живут здесь? Зачем он — чужой и ненужный — снова войдет в ее жизнь? Нет, отдохнул три дня, походил по старым выщербленным камням, побывал в Приютском переулке, посмотрел на зарой и уезжай с богом на фронт. Хватит лирики!
Полуяров так бы и поступил в мирное время. Но гремит война. Не сегодня-завтра в город могут ворваться гитлеровцы. Вправе ли он в такие дни не подумать о Настеньке, не прийти к ней просто как старый друг!
Всякое бывает. Вероятно, Назар в армии. Она одна. Может быть, нуждается в дружеской помощи, совете, протянутой руке. Если он сейчас не попытается увидеть Настеньку, хотя бы узнать, как она живет, разве там, на фронте, и потом, после войны, всю жизнь ему не будет стыдно!
…Раньше улица называлась Золотой. Потому, наверно, и запомнил, что нравилось название: Золотая! Сейчас указатель на углу говорил «Улица Петра Коноплева».
Полуяров не знал, кто такой Петр Коноплев. Допускал, что улица по праву названа его именем. Может быть, герой труда или герой Испании, Хасана, Халхин-Гола… Или даже герой первых дней Отечественной войны. И все же досадно было, что улицу переименовали. Разве мало возникает новых улиц. Пусть бы и присваивали им новые названия.