В прежней школе нас в прошлом году два раза сгоняли на лекции – одну общую, про пьянство с наркоманией, другую отдельную для пацанов, отдельную для девчонок – про половую жизнь и ее недопустимость в раннем возрасте. Первая была скучной, хотя один момент меня перепугал: оказывается, вдыхать автомобильные газы – это отдельный вид наркомании, он называется токсикоманией и очень распространен у бедных негров. Те, что побогаче, уколы опиума себе делают и гниют заживо. Получалось, что никто из нас в богатые наркоманы не пойдет – уколы ни одному нормальному человеку не нравятся. А вот сладковатый запах выхлопа лично мне нравился, и пацанам тоже, и даже герою какого-то детского рассказа, который я во втором классе читал. В общем, с тех пор я возле дороги старался дышать поэкономней.
А вторая лекция была прикольной. Веселый дядька свободно использовал слово «секс», которое у нас считалось полуматным, и даже «пидарас», которое было абсолютно матным (правда, он произносил его неправильно), и рассказывал доходчиво и ржачно, что формирующемуся организму необходим ход крови по большому кругу, от мозга до пяток, а если организм ударяется в половую жизнь, то кровь интенсивно притекает к малому тазу, не доходя до мозга, организм соображает хуже и вообще тупеет. При этом, сказал дядька, привычка к половым удовольствиям у подростка вырабатывается мгновенно, как от наркотика, – и дальше его уже мало что интересует.
Меня, честно говоря, время от времени тоже мало что интересовало, кроме половых удовольствий, но я их так и не попробовал – отчасти под впечатлением лекции, отчасти потому, что как-то западло. Ну или рано. Я вон и водку не пробовал, и сигаретой затягивался только в третьем классе. Еще успеется, наверное.
В лагере чуть было не успелось. И я не знал, хорошо это или плохо – что не успелось. С Анжелкой. С Шапкой.
Даже сейчас ниже боли в груди была сладкая пустота. Она лизала живот изнутри, когда я вспоминал, как Анжелка касалась меня рукой, круглой коленкой и мягкой грудью, как поправляла волосы и как смотрела на меня после дискотеки, серьезно и будто ожидая чего-то. Если это просто часть ритуала Шапки, шлюхиного ритуала, значит я ни фига не понимаю в людях и бабах. Значит, я теперь не буду верить никому и ничему. Особенно бабам.
Но если Анжелка стала Шапкой только сейчас, а в лагере была честной и, как уж пацаны про Инку говорили, просто вот такой вот девчонкой, значит кто-то в этом виноват. И кто-то должен за это ответить.
– Никто не виноват, – сказал Андрюха. – Она давно такая.