Рустик быстро сказал мне что-то, но его я не понял вообще, потому что по-татарски. Стриженый на секунду повернулся к Рустику и ответил, и я тоже не понял что.
– Секи! – громко сказал Рустик, но его уже оттерла пара пацанов в чужих шапках, и Андрюху тоже, а стриженый ворковал: «Ты посеки, начальник, посеки, но мы-то с тобой не мусора, а пацаны, в натуре», чуть тверже касаясь моих плеч ребром ладони.
И тут я его узнал. Это не тот парнишка, что меня пальцем манил. Это Гетман, который с Анжелкой, с Шапкой то есть, по стройке лазил. Я на него тогда не слишком смотрел, на Шапку в основном, к тому же прожектор светил неудобно, так что лиц особо не разобрать. Но Шапку я сразу узнал. А Гетмана – с опозданием.
И совсем поздно я сообразил, что он меня не обнимает и не пальцами тыкает – он меня, как грушу, под удар поудобнее ставит. Чтобы в мою кнопочку попасть – и выключить.
Я, холодея, рванул в сторону – и левый глаз взорвался. Я задохнулся, слепо ударил в ответ, кажется, попал – и тут все бросились.
Меня сбили с ног, пнули в плечо, по спине, не попали, попали – и выбили дух.
Я тонул в звенящей слоистой мгле, почти не вздрагивая от ударов по мне и не по мне – разницы между ними не было – и от непонятных воплей:
– Лысый, ноги!
– Суки, порежу, ушли от него, я серьезно, убивать буду ща!
– Шубись, менты!
Мглу пробурила смешная трель, кудрявая и леденцово-желтая, как свиристелка из Евпатории. Тут меня стукнули еще разок, и я утонул.
Сверху было тяжело, холодно и мокро, снизу твердо и пыльно. Пыль забилась в нос, я чихнул, чуть не всхлипнул от ударившей в левый висок боли, поскреб пальцами по отсыревшей, но не размякшей глине, с трудом сел и попытался оглядеться. Глиняная крошка тут же влезла под веки, а руки грязные, не протрешь. В теле висела боль неровной формы, лиловая и тупая, но готовая стрельнуть в колено или в голову.
– Симпатяжка какой, – сказал кто-то совсем рядом.
Я вздрогнул, все-таки протер глаза и залился глиняными слезами.
– Подъем-подъем, не сидеть, простудишься, – сказал тот же кто-то, не двигаясь с места. И добавил в сторону: – Миш, очнулся, отменяй «скорую».
– Да я не успел еще, – ответил Миша и тут же добавил другим тоном: – Оп-па!
– Что? – спросил первый.
Я, так и не проморгавшись, осторожно начал подниматься.
– Ща-ща, – сказал Миша, приближаясь и, кажется, обходя меня. – Точно он.
И пнул меня по ноге так, что слезы брызнули – уже чистые. Промыли как следует, спасибо.
– Ты что, гад! – крикнул я, оседая.
– Миш, – сказал первый озадаченно.
Миша засмеялся и будто бы объяснил: