— За что попал сюда, пацан?
— За убийство.
— Ого! Кого же и как ты сумел убить?
— Отца на фронт забрали, а один мужик стал приходить к матери. Я их потом в погребе застукал. Хотел ломом только его, а проткнул обоих, не рассчитал.
— Правильно сделал. Куда пойдешь?
— Не знаю, — шмыгнул своим коротким носом мальчишка.
— Нет, так нельзя. Примкни к какой-нибудь воинской части, эту просьбу я выскажу в справке об освобождении.
Женька подошел тогда к Вадиму, смаргивая слезы и посапывая, молча пожал руку.
Вспомнились старшему тыльного дозора и блестящие от слез глаза Славнова, когда ему сообщили, что за сбитые самолеты снимается судимость, его призывают в армию и восстанавливают воинское звание старшины.
Балка Безымянная для одних стала добрым началом, местом освобождения и призыва в армию, поворотом судьбы, для других — местом гибели. Под расстрел тогда набралось более двух десятков человек. Попади к немцам, каждый из них мог натворить много бед. Добровольцев участвовать в расстреле оказалось немного. В отделении Вадима из строя вышел лишь Боровских. Обреченных тогда заставили снять с себя одежду, остаться лишь в нижнем белье. Шумный Боровских вскоре возвратился в подразделение, но обсуждать событие и разговаривать с ним на эту тему никто не пожелал. Особняком он потом так и держался.
Жаль было рябого, осужденного по 58-й статье, он остался в «отборной» колонне и теперь в последнем ряду пылил по проселочной дороге.
К концу первого дня форсированного марша колонна преодолела более тридцати километров. Местом очередного привала оказался овраг с колючим сухим боярышником, чистым звонким ручейком, прохладной, увлажненной землей. Измученные жарой и пережитым страхом конвоиры и заключенные легли там, где их застала команда «Стой!». Час назад все оказались очевидцами очередного налета немецких самолетов. Появились они так неожиданно, что колонна не успела рассредоточиться. Три «юнкерса» дважды пронеслись над лежавшими людьми, но пулеметного обстрела не последовало, бомбы тоже были предназначены, видимо, для более важных целей. Самолеты противника весь божий день кружили в небе то справа, то слева, их гул слышался непрерывно, но где-то вдалеке, а эта тройка буквально свалилась на головы конвоя. «Юнкерсы» как стервятники спикировали на хвост колонны и, едва не касаясь колесами труб полевых кухонь, оглушительным ревом своих моторов буквально вдавили в пыль конвоиров и конвоируемых. Обезумевшие лошади громко ржали, вставали на дыбы, порвали постромки и с болтающимися на шее хомутами, обрывками вожжей разбежались по полю. Поймать их не удалось, в одночасье лошади превратились в диких животных. С вытаращенными от страха глазами, они никого не подпускали к себе ближе десяти-пятнадцати метров. Продовольствие, воду, пулеметы, боеприпасы, другое имущество на повозках пришлось потом везти самим заключенным.