Что бы вы сделали, если сидящая напротив вас перепуганная девчонка вдруг обернулась монстром? Схватили автомат? Бросились бы наутёк?
Но не таков был наш генерал. За свою долгую жизнь Воронин многое видел и даже был на войне. Он знал, что такое паника. И знал, как с этим бороться. На практике. Он не стал хвататься за оружие, не стал звать часового. Долговец внезапно прыгнул вперёд, рявкнул что-то нецензурное и громко хлопнул в ладоши — так, что уши заложило.
Сжавшаяся в углу тень с огромными, обезумевшими от ужаса глазами метнулась назад, ударилась о стену, взвыла в голос, упала и… расплакалась.
Всё. Человек снова стал человеком. Вот такая магия в быту.
— Ну вот, — голос Воронина стал усталым. — Всё. Побузили и будет.
Он спокойно подошел к ревущей в три ручья, поднял её за плечи и усадил на продавленный диван, на котором сам иногда ночевал, когда дела задерживали. Поднял с пола свалившийся с неё платок и положил рядом.
— Я говорю, всё. Поплакали и будет, — рука Воронина осторожно, но властно подняла за подбородок голову девушки, заставив поглядеть ему в глаза. — Всё-ё!
Плач перешёл во всхлипывания.
— Вот умница. Сейчас пройдёт.
В дверь опять постучали.
— Товарищ генерал, всё принёс…
— Заходи, только тихо.
Часовой, протиснувшийся в комнату, выпученными глазами оглядывал перевёрнутый стул, скомканный в гармошку ветхий ковёр, всхлипывающую девушку на диване и самого Воронина, который, опустив плечи, стоял посреди всего этого безобразия.
— Т-товарищ генерал, фляга…
— Спасибо, Серёж. Вольно, да оживи ты. Замер, как статуя… Ступай, молодец.
Часовой боком-боком просеменил до двери и выбрался обратно, неестественно аккуратно прикрывая дверь.
В руках у Воронина оказалась полулитровая армейская фляга с отвинченной крышкой. От неё шёл беловатый пар и тянуло чем-то сладковато-терпким. Он спокойно выплеснул в форточку из своего стакана старую заварку и налил в него тёмно-коричневой ароматной жидкости. Фыркнул, вдохнув пар.
— Хорошо! Вот это чай. Сейчас пить будем. Будем?
Из настенного ящика появилась белая чашка с трещиной. Он протёр её листочком из всё того же блокнота, нацедил пахучего варева и протянул Ксане, буквально вкладывая в руки.
— На. Во-от. Правильно, понюхай, понюхай. Ну что, не яд, нет? Правильно, что не яд — стал бы я сам такую гадость пить! Мята, чабрец, ещё кой-чего, и всё с Большой земли, чистое. Давай-ка пей, оно вкусное, — он отхлебнул из своего стакана. — Ох, хорошо…
…Обнаружив, что совершенно бессознательно встала в боевую снорочью стойку, Ксана перепугалась ещё больше.