– Садитесь, господин Беляев, – сказал он, указав на кресло рядом с собой. – А поклажу свою положите сзади.
За креслами было углубление. Борис, недолго думая, сунул туда свой баул. Потом неловко вскарабкался в аппарат. Кресло упруго прогнулось под ним. Тэо чем-то щелкнул, и верхняя половина лодки, оказавшаяся продольно вытянутым прозрачным куполом, накрыла их, плотно примкнув к закраинам бортов.
– Высоты не боитесь, Борис Аркадьевич? – осведомился пришелец.
– Я астроном, – пробурчал приват-доцент. – Всю жизнь гляжу в небо…
– Тогда держитесь… – предупредил Тэо и потянул рукояти на себя.
Борис едва сдержался, чтобы не охнуть и не вцепиться в хрупкое плечо марсианина.
Лодка бесшумно взмыла в темно-синее, проколотое первыми звездами небо. Лесная поляна провалилась вниз. Манипулируя рукоятями, марсианин развернул аппарат над черной щетиной елей и бросил его вперед. Мгновение ока, и лодка оказалась над пустынным проселком. Тэо снизил аппарат почти до самой земли. Свет под куполом погас, зато включились прожекторы в носовой части: два ослепительно-белых эллипса заскользили по обледенелой колее. Еще мгновение, и лодка догнала одиноко бредущую кобылку. И вовремя. Серые тени стлались за ней по зимнику. Почуяв неладное, волки замерли, озираясь. Свет прожекторов зажег их глаза начищенными медяками. Хищники не стали искушать судьбу, прыснули с дороги и растворились во тьме. Мухортая, и без того скачущая во весь опор, еще наддала. Тэо сбросил скорость аппарата, и теперь они летели на почтительном расстоянии от вихляющихся из стороны в сторону розвальней.
Как и обещал марсианин, они проводили «сообразительное животное» до самых ворот хутора. После чего Тэо, погасив все огни, кроме тех, что перемигивались между управляющих рукоятей, пустил лодку почти вертикально вверх. Борису, непривычному к столь резким перепадам высот и скоростей, стало дурно. Тэо бросил на него тревожный взгляд, заметно снизил скорость, и фантастический аппарат темным, невесомым облачком поплыл в заледенелой вышине, где звезды были куда ярче, чем тусклая россыпь земных огней, лишь обозначающих присутствие бедного человеческого жилья на обездоленной Земле. Марсианский аэроплан ничем не напоминал своих земных собратьев. Он был герметичен, как субмарина, стремителен, как ураган, послушен, как вышколенный рысак. Могучие двигатели несли лодку почти беззвучно, плавно покачивая на встречных воздушных потоках. От этой качки и жары – внутри лодки было, как в натопленной комнате – Бориса слегка мутило.
– Снимите шубу, – посоветовал марсианин и сам сбросил меха.