– Не мы имеем, а нас имеют! – Иван Иванович протянул руку за сигаретой, когда я только-только полез в карман за дешёвой пачкой "Примы". – Дай закурить!
Мы стоим, курим возле биржи труда, куда пришли за мизерным пособием по безработице: и он, и я. Народу тьма. Шумят, матерятся, проклинают и коммунистов и этого борова, предавшего страну, за которого рвал рубаху теперь уже начальник цеха Найдёнов. Должность получил, а работать не пришлось. Государство опустили, как уголовники в зонах опускают самых честных, самых безобидных. Союз нерушимый рухнул от агентов закулисы Горбачёва и Ельцина, подточенный ими, как черви подтачивают дерево. Завод закрыли. "Глотайте!" – сказал боров. Откуда-то враз выскочили бравые плечистые ребята с бейсбольными битами, загнали через ворота тягачи и вывезли всё вместе с оборудованием. Спрашивать некому. В Прибалтике металл дорогой, оттуда прямая дорога на запад. Там жить нашим внукам. А здесь прибежище негодяев. Патриоты, мать их так!
Сверху от борова пришло распоряжение правоохранительным органам: не вмешиваться! Надо всё отнять и между собой поделить. А мы им удочку дадим. Пусть в гнилом болоте удачу ловят, совки позорные!
…Холодно. На улице колотун-мороз, ветер, ноги зябнут, стучимся в двери, чтобы пустили погреться. Но впускают только тех, чья очередь подошла, и то по три человека. Охранник в дверях смурной, заспанный, что-то бурчит и вновь закрывает дверь. Там тепло, чисто, деньги…
Мы с Иван Иванычем, подняв воротники, жмёмся за углом, травим себя дымом. Вдруг по очереди прошёл слух: на всех денег не хватит. Очередь сразу сжалась, собралась в гармошку; каждый норовит протиснуться поближе к двери. Снова ругань, проклятья, матерщина.
Мы снова встали в очередь на свои места, с вожделенной надеждой получить эти жалкие крохи. Дома ждут добытчика: вот уже больше месяца кроме слипшихся макарон с постным маслом ничего нет, у жены от недоедания в библиотеке, где она полгода не получала зарплату, случился голодный обморок, теперь она с надеждой ждёт от мужа денег. Уходя, обещал…
Ивану Ивановичу хорошо: он теперь один, жена, та моя юная любовь, которая без труда досталась ему, устав от бескормицы, ушла к удачливому челночнику, к барышнику и перекупщику турецкого секонд-хенда. Вот ведь новояз какой! Даже компьютер подчёркивает красной чертой это поганое слово. Секонд-хенд! Вторая рука! Жалко, что нет третьей руки…
Иван Иванович пережил жизненный удар, по-моему, стойко, только голова стала держаться как-то высоко и гордо, а глаза вспыхивать неземным жаром. Может, от радости. Баба с возу… Теперь вот я ему завидую. Ни печали ему, ни воздыханий.