— Только не говори, что тебя грохнули! — выдохнула она, изумленно протыкая его лицо своей рукой. Ричард вдруг рассмеялся низким раскатистым обволакивающим смехом. Что-что, а голос его был очень живым и осязаемым.
— Нет, меня не грохнули. Я не приведение. Просто сейчас физически я нахожусь в другом месте.
— В каком? — Мила ошарашено уставилась на него, прекратив свои попытки пощупать его.
— Я в Париже. Не мог же я бросить все, приехать сюда, чтобы ты меня так запросто выпроводила. К тому же есть определенные правила переезда с места на места. У нас все не так просто. Вы тоже охраняете свои границы. У нас с этим еще сложнее.
— Постой. — до Милы вдруг дошла омерзительная догадка. — Значит ли это, что в любой момент, ты можешь выйти из своей физической оболочки и оказаться, где угодно. Я видела, как ты растворился, но при этом, ты не покинул палату, оставаясь невидимым.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А ты прочитай в моих мыслях. — она подозрительно уставилась на него. Ричард явно растерялся.
— Не можешь?
— Ты ставишь заслоны. Я не могу пробиться.
— Да будет тебе известно, эти заслоны всегда установлены. Вопрос возникает сам собой. Откуда ты обо мне так много знаешь, если не можешь проникать в мою голову? Ты подглядывал?
— Что? — Ричард в недоумении уставился на залившееся краской лицо Милы.
— Черт тебя побери, ты подглядывал. Я уверена. Иногда я почти чувствовала это. Как ты мог. В самые интимные моменты. Зачем тебе это? — она требовательно уставилась на него, скрестив на груди руки. Он снисходительно усмехнулся.
— У тебя мания преследования, любовь моя. Неужели моя жизнь настолько скучна, что мне больше и заняться то нечем, кроме бессмысленных игр в подглядывания за тобой? Или, может, я похож на мазохиста?
— Можешь говорить, что угодно, я тебе не верю! — упрямо заявила Ларина.
— Женщина, ты опять начинаешь! — его глаза потемнели от ярости. — С меня хватит. С годами люди умнеют, а ты только становишься язвительней.
— Я просто не наивная влюбленная до потери сознания дурочка, готовая плясать под твою дудку. — приподняв одну бровь, выпалила Мила. — Жизнь многому меня научила. Я была серой мышью, была закомплексованной, боящейся собственной тени неудачницей, была непутевой неверной женой, но дурой не была никогда.
— А я разве сказал, что ты дура? Ты язва. — он мягко улыбнулся. — Мне не зачем было подглядывать за твоей жизнью. Ты сейчас будешь отрицать, но это ты, ты сама мне рассказывала обо всем, что происходило с тобой. Не я, а ты входила в мои сны. Ты не смогла забыть меня, Мила. В голосе его прозвучала нежность и едва уловимая печаль. — Только ты никогда не признаешь своего поражения. И будешь хвататься за Вадима до последнего. Однажды ты нашла спасение во мне, теперь твое спасение в нем. Ты не изменилась, Мила. Ты продолжаешь, прятаться.