Никто, кроме Лыткаревых, подложить ключ не мог. Очевидно, это сделала Лида — в тайне от отца, не решаясь сообщить интересующие Сергея сведения словами, в буквальном смысле подбросила ему ключ к разгадке. «Если в моем положении уместно говорить о везении, то мне везет, — подумал Коржухин. — Сегодня сразу двое собираются открыть мне местные тайны. Что ж, ключ от двери я нашел, осталось найти дверь от ключа…»
Скорее всего, дверь эта находилась в доме или где-то рядом. Но дом он обошел весь, и запертых дверей не встретил; или это ключ от сарая позади дома? вряд ли, слишком маленький. Что, если ключ — от тумбы стола старшего Лыткарева? Очень даже может быть, размер подходящий. Но прежде, чем Сергей окончательно утвердился в этой мысли, взгляд его еще раз обежал комнату и остановился на сундуке.
Странно, обыскивая весь дом, он даже не подумал заглянуть в сундук, стоявший под боком. Даже не проверил, заперт ли он. А все потому, что сундук стоял в той же комнате, которую выделили постояльцам; сработал подсознательный стереотип, что уж тут-то точно не может быть ничего секретного — стереотип, над которым не раз издевались авторы детективов, начиная с Эдгара По…
Сундук оказался заперт. И ключ подошел к замку.
Сергей поднял крышку. Петли чуть скрипнули; в нос ударил затхлый нафталиновый запах. Сверху были уложены голубые, в незамысловатый цветочек, занавески; что ж, Сергей и не ожидал, что разгадка откроется сразу. Дальше лежало синее ситцевое платье в горошек; под ним — вышитая белая скатерть; еще ниже — упакованное в бумагу длинное мужское пальто (Сергей на всякий случай тщательно проверил его карманы, но ничего не нашел)…
Тут, однако, его изыскания были прерваны настойчивыми домогательствами со стороны мочевого пузыря. На всякий случай покидав вещи обратно и опустив крышку, Сергей вышел во двор, обойдя сидевшую на крыльце с книжкой (интересно, снова По?) Лиду. На обратном пути он встретился с ней взглядом и подмигнул: дескать, намек получен, действую в указанном направлении. Лида слегка улыбнулась и снова поспешно уткнулась в книжку.
Вернувшись в комнату, Сергей нетерпеливо продолжил свои раскопки. На свет были извлечены еще пара платьев, сарафан, женское пальто с меховым воротником, белые брюки, завернутый в бумагу отрез ткани и, наконец, гобелен, изображавший похищение невесты красавцем-джигитом на фоне гор. Больше в сундуке ничего не было.
Сергей недоверчиво ощупал оклеенную газетами внутренность сундука, однако пальцы его нигде не наткнулись на подозрительную выпуклость. В недоумении он уселся на пол среди разбросанных вещей. Могло ли быть, что ключ все же не от сундука и подошел к замку случайно? В принципе, наверное, могло, но слишком уж это маловероятно. Скорее, он что-то все-таки пропустил при осмотре. Сергей принялся заново перебирать старую одежду, выворачивая наизнанку, ощупывая подкладку там, где она была… все тщетно. Он уже был готов пойти к Лиде, предъявить ей ключ и прямо потребовать объяснений, но тут у него мелькнула новая мысль. Может быть, сундук оклеен в два слоя, и газеты — только верхний? А под ними какие-нибудь бумаги, проливающие свет на происходящее. Он достал перочинный нож, выщелкнул лезвие и попытался по возможности аккуратно отделить от стенки газетный лист. Это удавалось плохо, лист был приклеен довольно основательно и отдирался, оставляя обрывки на деревянной стенке сундука. Ничего, кроме стенки, под ним не оказалось. Сергей окинул пожелтевшую от времени страницу рассеянным взглядом. Это была «Правда» за 1952 год; большая статья громила американских империалистов, «развязавших грязную войну против свободолюбивого корейского народа». Сергей усмехнулся. «Свободолюбивый народ», в рабском экстазе переплюнувший даже сталинизм… и ведь люди искренне верили в этот бред… «Джельсомино в стране лжецов», да и только. Забавно, что эту сказку, очень точно описывающую суть коммунистического режима и его пропаганды, написал писатель-коммунист. Полагавший, естественно, что бичует язвы капитализма… поразительно, однако, что бдительные советские цензоры не увидели в этой сказке ничего подозрительного, как это было с вполне правоверно-коммунистическим романом Ефремова «Час быка» или фильмом «Обыкновенный фашизм»…