– Боже мой, да я знаю. Не переживай.
Анна ощутила знакомую смесь боли и стыда. Сколько бы раз она ни повторяла, что не сердится, сестра словно не могла простить себе, что сидела в зале. Глаза у Эгги наполнились слезами. Анна погладила ее по плечу. Успокаивая сестру, она утешала и саму себя.
– А когда мистер Тауэрс заставил нас наводить порядок, я из принципа не съела ни одной конфеты! – добавила Эгги, и слезы потекли ручьем.
За час до приезда Евы Джеймс принял душ и надел спортивный костюм. Он хотел показать бывшей жене, что активен, полон сил и отнюдь не погружен в депрессию и тоску. Как бы ему ни хотелось завалить квартиру коробками из-под пиццы и расхаживать с синяками под глазами и с запахом перегара, Джеймс боялся, что Ева расценит это как признак поражения. Он рассудил, что вернет любимую женщину, только если докажет, что она поступила глупо, бросив его. Ева ни за что не полюбила бы неудачника.
Впрочем, притворяться все равно было унизительно, и Джеймс, с излишней энергией затягивая шнурки на кроссовках, старался не очень об этом задумываться.
Прошло два месяца с тех пор, как Ева бросила бомбу, то есть сообщила, что уходит. Меньше года после свадьбы. Никаких признаков недовольства Джеймс раньше не замечал, разве что Ева выглядела слегка рассеянной. Как будто, едва они закончили обустраивать дом, у нее закончились дела, которыми она могла себя занять.
И вот теперь он сидел в заложенном и перезаложенном доме, свежепокрашенном, с новыми обоями, в котором они некогда собирались создать семью. Дом превратился в жернов на шее.
Ева в очередной раз хотела заехать за вещами. Она расхаживала по комнатам и копалась в шкафах, словно ничего не изменилось. Как будто совсем недавно, субботним утром, это не она усадила мужа, вскрыла ему грудную клетку, извлекла трепещущее сердце и превратила в кашу.
К слову о жернове на шее и прочих дорогостоящих обязанностях, которые достались Джеймсу. Лютер был голубым персидским котом, фантастически породистым и похожим на мягкую игрушку. Комок пепельного меха, зловеще яркие желтые глазки, похожие на стекляшки, неизменно мрачное выражение на морде – с точки зрения Джеймса, взгляд убийцы. Ева очень серьезно отнеслась к словам заводчика, сказавшего, что Лютера небезопасно выпускать из дому, поэтому кот тоже сделался пленником.
Его назвали в честь первого танца Джеймса и Евы – под песню Лютера Вандросса «Не бывает слишком много». Ирония судьбы. Одного года, например, оказалось слишком много. Поскольку Лютера купили исключительно по настоянию Евы, Джеймс с огромным удивлением и не без досады узнал, что, оказывается, она вознамерилась оставить кота ему. «Он привык к дому, а у Сары для него не найдется места. С моей стороны было бы очень жестоко забрать Лютера».