Вот так у него до поры все и складывалось - ярко, но бестолково. После школы он смог закончить только медучилище. Два курса мединститута, потом год на биологическом факультете университета, потом еще год на химическом. Он был инженером второй категории, работал в Институте органической химии. Его двадцать пять остались в семидесятых. Уже маячили тридцать пять, но ни Тулона, ни Аустерлица, даже Жмеринки или Вапнярки все не было и вроде бы не предвиделось. Кузьмин по-прежнему пытался получить диплом. Ради пропитания семьи шил шапки из подопытных нутрий и кроликов. Шапки продавал на базаре. Получалось плохо.
3 мая 1986 года, когда праздники закончились, директор института собрал подчиненных в актовом зале и объявил, что неделю назад на Чернобыльской станции произошла авария. В выступлении он привычно помянул решения последнего пленума и порассуждал о необходимости "мобилизовать интеллектуальный потенциал института для уменьшения масштабов катастрофы".
- А в чем именно состоит задача? - полюбопытствовали из зала. Поконкретнее можно?
Поконкретнее было нельзя. Никто в институте не знал толком, что происходит на станции. Вот и искали решение не поставленной задачи. Предлагали вещи замечательные: развесить вокруг станции свеженакрахмаленные простыни, чтобы связать пары радиоактивного йода; установить мощные рентгеновские излучатели, которые, работая в противофазе, гасили бы излучение разрушенного блока.
На дворе уже вовсю полыхал май, а впереди было лето. Сухое и жаркое обещали метеорологи. Между Киевом и Чернобылем километров сто с небольшим. И никакого Кавказа, никаких Карпат. Так что ветер за считанные недели мог бы сравнять радиационный фон сухих сосновых лесов, окружавших станцию, и центральных улиц Киева. Даже если бы понес он радиоактивную пыль не на юго-восток, а на северо-запад, к полякам и немцам, то и из этого хорошего вышло бы мало. Пыль была опаснее разрушенного реактора. Это стало окончательно ясно годы спустя. А тогда пыль просто мешала. Но мешала сильно. Пятно с воспаленными красными краями и мертвой синей сердцевиной постоянно расширялось на картах радиационного контроля. Характеристики загрязнения менялись каждый день.
Кузьмин ничего не смыслил в реакторах, но ему приходилось участвовать в работах по связыванию пыли. Пожалуй, он еще не имел в виду ничего конкретного, когда писал записку, которую потом отнес в директорскую приемную. Лишь самые общие соображения: пыль опасна; с ней необходимо бороться; нужен дешевый и безвредный состав для подавления и связывания пыли. На следующий день записка вернулась к нему в виде распоряжения: сделать и доложить. Срок - неделя.