Шин Ясуката об этом позаботится.
— Подпиши.
Пленник едва удостоил протянутый свиток взглядом:
— Что это? Страшные сказки, в которых я ем детей на завтрак?
Сёгун сощурил загоревшиеся алым глаза. С ним уже очень давно никто не смел разговаривать таким вызывающим гоном. Никто не позволял себе подобных слов и насмешек.
Он вцепился в волосы пленника и дернул, заставляя наглеца вскинуть голову, а потом от души заехал ему в челюсть. Брызнула кровь — перстень на указательном пальце рассек губу, два других оставили темно-красные отпечатки на коже.
— Подпиши, — с угрозой повторил Шин.
Удовольствие от вида крови испортила насмешливая улыбка на лице пленника.
— Интересно, зачем тебе моя подпись, Шин? — медленно, словно раздумывая, произнес Такухати. — Не хватает доказательств?
Проклятый щенок попал в цель! Заряженного на кого-то другого виима и публичного признания при аресте недостаточно, чтобы осудить даймё севера. Одни только слухи об аресте Такухати вызвали такое недовольство среди прочих глав кланов, что Ясуката всерьез опасался повторного бунта. Снова поднял голову мятежный юг, и лазутчики доносили о волнениях на севере, где собранной Ледяным Беркутом армии не хватало только вожака, чтобы пойти на Хигоку, огнем и мечом отвоевывая свободу своего господина.
Требовалось публичное и безоговорочное признание. И чем скорее, тем лучше. А Кудо — подлец и сволочь — сделал большие глаза и заявил, что понятия не имеет, как ему удалось добиться от Ледяного Беркута добровольной сдачи в плен. Врет ведь, предатель!
Все вокруг предатели, все ненадежны. Или дураки, как Тоса. Тот присутствовал при аресте, но ничего не понял в спланированной Кудо операции. Лепетал что-то про взятых в заложники людей во дворе, про наложницу. Ясуката только посмеялся, представив даймё, который добровольно жертвует своей свободой и жизнью, чтобы спасти слуг и наложницу.
— Думаешь, я не смогу тебя заставить? — с угрозой в голосе спросил Ясуката.
— Думаю, не сможешь.
Сёгун посмотрел на стремительно бледнеющие синяки на щеке пленника и зло улыбнулся.
— Знаешь, почему хорошо пытать высокорожденных?
Такухати, очевидно, знал, но предпочел промолчать, поэтому сёгун сам ответил на свой вопрос:
— Потому что это можно делать почти бесконечно. Следы пыток заживают на глазах, а больно им так же, как обычным людям.
Он снова от души заехал пленнику по лицу, обновив почти исчезнувшие следы от перстней. Такухати не издал ни звука, но сёгун и не ждал, что мятежного даймё будет легко согнуть.
Ничего, такие, как Акио Такухати, не гнутся, а ломаются. С треском. У Шина хорошие палачи, и в ближайшие недели им предстоит немало работы.