– Ну что ты, девочка, – а он по-прежнему абсолютно спокоен, и все мои крики для него – комариный писк, – способы есть всегда. Мы бы просто не выжили, если бы у нас опускались руки из-за любой сиюминутной мелочи. Тебе вскружило голову, что в праздник я дал тебе возможность одуматься, а Гоэрэдитэс не ответил тебе ни слова на твои оскорбления? Открою тебе секрет: он не имел права наказывать тебя. Ты – моя рабыня. И карать, и миловать буду я. Вот только миловать тебя не за что.
– Я тебе не рабыня. Никогда не была и не буду!
– Тот, кто не в состоянии вести себя, как надлежит достойному человеку, переходит в категорию рабов. Довольно! – он встал.
И словно воздух в комнате сгустился, и свет начал меркнуть. Я вновь почувствовала, что мне стало трудно дышать. Взглянула на родителей – их обоих колотило крупной дрожью. Хотела крикнуть ему, чтоб прекратил, но не смогла, настолько подавляюще страшен он был сейчас. Почувствовала, как сами подгибаются ноги. Напряглась из последних сил и устояла. Я человек. И эта моя страна. Не его. Даже если он возомнил себя ее хозяином. Я упрямо смотрела ему прямо в глаза, и во взгляде моем была сейчас только ненависть.
И тогда он заговорил:
– Именем Пресветлого Бога я поклялся защищать тебя. Моя клятва упала на Перекрестье миров, и Незакатное Солнце и Безликая Бездна были мне свидетели. Такую клятву я нарушить не вправе, даже если давал ее не в серьез, примеряя на себя, шутки ради, чужую личину. И потому я не могу осудить тебя на смерть, как требует того Гоэрэдитэс Варионэстэзэ ир го тэ Дэриус, за оскорбления, нанесенные ему лично и, в его лице, всем Создателям рода человеческого. Хотя и признаю правомочность подобного требования.
Взгляд вампира был тяжел и черен, будто сама Бездна плескалась в нем. Он не отдавал ментальных приказов. Он просто смотрел – и выносил приговор. И во взгляде его была смерть – как и в голосе. Да, он сказал, что не убьет. И признал, что я не вправе жить. Все, чего между нами никогда не было, умирало в этом взгляде вместе с тем, чего не будет уже никогда. Он пришел в мой дом не как знакомый, доктор или куратор. Он избрал себе роль Высшего Судии, он пришел карать за непокорность и инакомыслие. Игры кончились, диссертации обо мне он уже не напишет.
А мне, после сегодняшнего спектакля, вряд ли еще приснятся его поцелуи.
– Но, поклявшись тебя защищать, я обязан защищать тебя даже от тебя самой, – продолжал между тем Великий, и ничто в лице его не дрогнуло и в голосе не изменилось. – Ибо поведение твое порочно и ведет тебя к гибели.