И в шифоньере всё пространство
Занять собою норовит.
Его округлые глазёнки
(Шестёрка пуговиц) косят
Туда, где съёжился в сторонке
Его потрёпанный собрат.
Его предшественник-коллега,
Заслуженный пенсионер,
Хлебнувший и дождя, и снега –
Моей обнове не в пример.
Годами чёрными помятый,
Мой верный друг с голодных пор,
Знакомый с молью и заплатой,
И мой студенческий позор.
– А на помойку не пора ли? –
Цедит нахальный нувори́ш. –
А, впрочем, и бомжу едва ли
Такой одёжкой угодишь.
Тебе давно бы быть в утиле!
Обносок, грязный инвалид!
И как его сюда пустили?!
Да он нас молью заразит!
Все тремпеля моя обслуга,
Среди пальто я знатный VIP,
И нá тебе – мне клеят друга,
А он какой-то грязный тип!
Все вешалки мои холопки,
Хозяин – личный манекен!
Я что – в шкафу или в кладовке?
Зачем тут этот старый хрен?!
Куда ж деваться от нахала?!
Назвав все вещи барахлом,
Пальто владельца оседлало, –
Мы на свидание идём…
Давно знакомая дорога,
Да я теперь совсем не тот.
Себя блюла ты очень строго,
Потом замужество, развод.
Да не со мною – с иностранцем…
Житьё-бытьё в чужих краях
С каким-то вроде бы голландцем,
А в результате – полный швах.
И надо всё начать сначала,
И мы встречаемся опять, –
И денег у меня немало,
И положеньице под стать…
И вот как прежде два порога
Соединил опять мой след.
Тебе я нравился немного,
Но, Боже мой, как был одет!
Ты знала всё:
мои лишенья,
Мою любовь,
что я неглуп,
Но всякий раз была в смущеньи
От ярко красного презренья
Идущих мимо наглых губ.
Я лез, как говорят, в бутылку
И в эту наглую ухмылку
Готов был плюнуть сгоряча.
О как же ты тогда страдала, –
Мы оба были в чём попало,
А я в сердцах рубил сплеча.
Скажи, я встал бы вверх ногами,
Я б на руках тебя понёс,
Пускай себе кривят губами…
Сейчас совсем другой вопрос.
Моя прелестная обнова,
Красуясь на моих плечах,
Сильнее, чем любое слово
Расскажет о моих понтах.
Моя любимая, ты вправе,
Хоть я сутул и долговяз,
Мою любовь в такой оправе
Считать ценней во много раз.
Десятком слов и парой взглядов
Ты, правда, дашь понять о том,
Что выше всяких там нарядов,
Но как забыть гадюк и гадов,
И наших душ былой надлом?!
Сомнений нет, моя вещица,
Парижской моды страстный крик,
Собой заслуженно гордится,
Задрав свой модный воротник.
1960; апрель 2009 г.