— Солнышкин, Солнышкин, — ласково сказал Пионерчиков.
Пёс заворчал и приподнялся.
— Только, пожалуйста, не сердитесь, — в некотором смущении произнёс Моряков, с любопытством вглядываясь в барбоса.
— Что, хороший? — раздалось в это время рядом, и из каюты выбежал весёлый, улыбающийся Солнышкин.
Пионерчиков тихо прислонился к переборке. Моряков, качая головой, сморщился от смеха. Он взялся за сердце и смотрел то на Солнышкина, то на барбоса. А Солнышкин выкладывал капитану весёлую, почти сказочную историю.
Наконец, переведя дыхание, Моряков сказал:
— Ах, Пионерчиков, вам хочется отправить меня в лазарет?
Потом капитан погрозил Солнышкину пальцем и пошёл в каюту, где на столе нетерпеливо жужжала электробритва.
В самую жгучую жару Солнышкин заступил на вахту.
«Даёшь!» так накалился, что из-под него валил пар, как из-под утюга. Но океан был прекрасен. Широкие волны слегка приподнимали судно, и Солнышкин замирал от радости полёта. Штурвал он уже держал получше любого Петькина. Всё было в порядке, и маленький бронзовый компас — тот самый компас, который подарил ему когда-то Робинзон, — на его руке тоже показывал: норд, норд! Всё правильно. Полный порядок. Рядом с Солнышкиным сидел пёс. Иногда он бросался к окну и, поставив лапы на подоконник, дружелюбно лаял. Это среди волн появлялся Землячок и, делая свечу, выпускал белый фонтанчик.
— Подумать, какая удивительная привязанность! — говорил Моряков, прохаживаясь по рубке. — Кит провожает судно от Камчатки до экватора! Невероятно!
При слове «экватор» у Солнышкина тихо кружилась голова и сердце, как быстрый поплавок, взлетало и опускалось от волнения. До экватора оставалось несколько дней пути!
Отойдя от окна, пёс завилял хвостом. По трапу застучали тихие шаги, и в рубку в одних трусиках и ботинках вошёл загорелый сухонький Робинзон, Моряков покосился. Даже Робинзону он не мог позволить так ходить по рубке. Подумать, вместо брюк — мятые трусы, вместо отутюженных штанин — волосатые ноги! Но старик, держа в руке спелый банан, был так увлечён какой-то мыслью, что Моряков только и спросил:
— Что с вами, Мирон Иваныч?
— Послушайте, Евгений Дмитриевич, что это такое? — поднял руку старик.
— Помилуйте, Мирон Иваныч, банан, обыкновенный банан, — ответил Моряков, удивлённый таким пустяковым вопросом.
— А что для вас в детстве значило обыкновенное слово «банан»? — посмотрел на него Робинзон.
Моряков задумался.
— Банан, — сказал он, — ну, банан, пампасы, джунгли…— И вдруг он улыбнулся. — И, конечно, плавание, дальние страны.