— Этой ночью меня перенесли на своих крыльях две совы — добавила Сара, дрожа от ужаса.
— А где ты жила раньше? — поинтересовалась женщина.
— В монастыре бенедектинок — сказала она.
— Она больная, не в себе, и бредит. Да у нее жар!
— Еще бы! Всю ночь летать на совах!
— Она дурочка, а какие-то твари утащили ее, издевались, пользуясь болезнью…. Погодите, мы их еще поймаем!
— Жутко представить, если б на ее месте оказалась моя Рохл!
— Бедняжка, она вся в крови, в синяках, в ранах.
— Несите ее в дом пирожницы Хаи.
— Какая она легкая, точно пушинка!
Сара прожила у пирожницы Хаи несколько месяцев.
Раны ее заросли, история с неожиданным появлением Сары на кладбище стала забываться (хотя в местечке о ней судачили немало), и она стала помогать месить тесто, носить воду, поддерживать огонь в большой печи.
Еврейская община собрала деньги, чтобы купить Саре башмаки, платье и белье. Молочница приносила ей молоко, портниха из соседнего местечка Вижовницы обещала взять девочку к себе в ученицы, узнав, что Сара умеет справляться с иголками и нитками. О том, что ей довелось пережить, Сара предпочитала сначала отмалчиваться, но потом решила поделиться. Суровые нравы монастыря, где ее держали силой, пережитые несчастья и невероятное спасение Сары произвели на жителей местечка такое впечатление, что они захотели устроить горемычной сиротке нормальную жизнь. Сара подрастала, обещая стать весьма красивой, и оставлять такую многообещающую невесту без завидного жениха было уже неловко.
В субботу раввин объявил, что есть отличный способ искупить грехи: дать приданое сиротке Саре. И люди стали приносить ей кто домашнюю утварь, кто ткани, кто деньги. Одна женщина подарила Саре дойную козочку, а торговец лесом — бревна для постройки дома.
Теперь, казалось, судьба ее устроена, после осенних праздников хупу сделают, да и паренек один Саре понравился, Вевл, сын шорника, то и дело забегал к пирожнице Хае, спрашивал: а Сара не выйдет?
И брала Хая ухват, гнала Вевла, крича, что повадился смотреть на сиротыну, но смеялась, приговаривая: погоди, парень, до осени!
Все, казалось бы, ясно и изменению не подлежит. Но..
В тот вечер мимо местечка проезжала карета пана Стаха Радзивилла, и как нарочно, прямо перед самыми дверьми старой синагоги, у нее отвалилось колесо. Встала карета посреди дороги, и ни туда, ни сюда. Выскочил из кареты в бобровой шубе пан злой-презлой, на кучера ругается, опаздываем, скорее чини! Кучер колесо привинчивает, торопится, а рядом синагога, и в ее окнах горят свечи. Смотрит пан Радзивилл в окно, и видит: стоит в синагоге перед скрижалями девушка, милая личиком, смуглая, черноволосая, а над верхней губой у нее родинка, и шепчет что-то по-еврейски.