На Синицыне загорелась фуражка. Он швырнул ее на бегу. Гаврюшин рвал с себя тлеющую форменку. Пока он стаскивал ее одной рукой (другая держала винтовку), форменка занялась огнем и опалила ему волосы. Тимчук бросился на помощь Гаврюшину. Преследуемые огнем по пятам, с обожженными лицами и руками, они кинулись с разбегу в воду. Спустя минуту пожар овладел всем берегом Шатухи.
Все трое погрузились в реку по самые плечи, но дым настигал их и тут, душил, ел глаза. Держа оружие над головой, скользя и оступаясь на неровном дне, Синицын, Тимчук и Гаврюшин спешили вниз по течению (это была теперь единственная дорога к океану), стараясь держаться на равном удалении от обоих объятых пожаром берегов.
Всходило солнце, наступило утро, но черная стена дыма, прорезаемая, как молниями, языками пламени, скрывала солнце возвращала ночь. Красный отсвет ложился на воду, на камыши, на песчаную косу, вспыхивал в брызгах морского прибоя, воздух сделался горячим, сухим и струился, как из печи.
Всем троим не давала покоя мысль: не случилось ли беды бухте? Сейчас — утро; значит, поджог был совершен ночью, когда все спали… Если часовые не успели вовремя поднять тревогу… Синицын стиснул зубы.
Шагая по пояс в воде, они приблизились к левой протоке, где река мелела, как вдруг Гаврюшин вскрикнул. Из камышей, которыми густо заросла протока, показался человек в коричневой китайской кофте. Он шел чуть пригнувшись, держа в руке большой бидон. Что было в нем: керосин, бензин? Так вот за кем охотились они столько времени! А где остальные?
Человек в кофте поднял голову. В смешанном свете утра и начинающих гореть камышей Синицын разглядел его лицо. Это… это был Пак-Яков.
Все походило на галлюцинацию. Синицын закрывал и открывал глаза, но человек, который был убит, чье обезглавленное тело он сам видел, продолжал двигаться в камышах.
Неудачи преследовали Илью Дергачева.
После случая с моряком Ху Чи переменился к нему, сделался недоверчивым, придирчивым. Смерть моряка, по всем расчетам, должна была выглядеть несчастным случаем и не вызывать подозрений. Тем не менее за фанзой на Черной сопке начали следить — ею нельзя было больше пользоваться, и даже был обнаружен тайничок под фанзой с выходом на тропу.
День ото дня Ху Чи становился подозрительнее и злее. Это он приказал сбросить упорствующего моряка в море, а теперь винил в этом Илью. Все теперь не нравилось Ху Чи. Взять, например, затею со змеями или с камнями, которые скатывали на тропу, чтобы помешать морякам следить за фанзой. Затею со змеями в расщелине скалы одобрили оба: Ху Чи и его помощник (Илья прозвал его Желтоглазым), а камни сбрасывал не Илья, а Желтоглазый, но теперь оба говорили, что все это было пустой тратой времени: Илье бы только нажраться да на боку лежать. Их было двое, Илья — один, ему приходилось молчать.