Лука вымученно улыбнулась, потрепала собаку за бархатные уши и встала.
— Мунь, можно я душ сначала приму и переоденусь?
— Давай. Я тебя на кухне жду с чаем.
Услышав о чае, Семён Семёныч живо спрыгнул с кровати и потрусил в коридор.
Отца Муни звали Пётр Васильевич Прядилов. Огромный, бородатый дядька оказался интересным собеседником, правда, несколько громогласным. Лука за столом помалкивала, искоса разглядывая хозяина дома, думала, что вот так, наверное, и должны выглядеть оборотни в человеческом облике, и периодически дрыгала ногой — выпрашивающий печенье Семён Семёныч ласково покусывал её за голень. Но, поскольку Этьенна Вильевна строго-настрого запретила кормить его со стола, собачий терроризм успеха не имел.
— Мам, мы пошли! — крикнула Муня, когда они обувались в холле. — Вернёмся поздно!
Этьенна величественно вплыла в коридор. Даже в шёлковом халате она выглядела королевой.
— Ты опять берёшь своего Квазимодо? — уточнила она.
— Кавасаки, мам, — укорила дочь. — Нет, мы прогуляемся, а обратно нас Вит довезёт.
— Хорошо повеселиться! — улыбнулась Этьенна и скрылась за занавеской.
Из кухни раздалось довольное чавканье — тайком от жены Пётр Васильевич угощал друга печеньем.
* * *
В неоновом свете белая футболка с изображением черепа, держащего в зубах алую розу, казалась голубоватой и сияющей. Лука, добавившая к образу чёрные джинсы — не те, в булавках, а запасные, и яркий разноцветный шарфик, образом осталась довольна. В закрытом клубе ‘Чёрная кошка’, куда привела её Муня, народ, похоже, любил черепа, розы и джинсы. Людей здесь было полно, всех возрастов, танцпол не пустовал, однако музыка по ушам не била, как обычно в подобных заведениях. На всём лежала печать респектабельности — на барной стойке из дерева цвета вишни, на стаканах с золотым тиснением по краю и толстым дном, на люстрах, тяжёлых, бронзовых, с массивными абажурами густо-охряного цвета, и на мозаичном панно, изображающем оскалившуюся пантеру, глаза которой загадочно мерцали изумрудным.
— Значит, завтра с утра придёшь, оформишься, — говорил Луке управляющий клуба, невысокий, черноволосый парень в бархатном пиджаке, ослепительно жёлтой рубашке, джинсах и оранжевых кедах, которому можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять лет, — вечером можешь приступать. Работаем с двадцати нуль-нуль до первых петухов, то бишь до трёх ночи. Муня, она готова подписать соглашение о конфиденциальности?
— Я с ней поговорю, Антош, — пообещала та. — Вот сегодня же!
— То есть, она ещё не в курсе? — уточнил тот. — Тогда я её в дневную поставлю!