Только видун заметит. Но не было рядом видуна.
– Тварь, тварь, гадина!
Раз, и другой кулак Дарлена врезался девушке в лицо. Охнула она, покачнулась, упала на землю, к его ногам.
– Дрянь, шлюха!
Не замечая ничего вокруг, себя не помня, стал её пинать. Она сначала вскрикивала, после стонала только.
А потом вдруг как схлынуло всё.
«Я не хотел её бить».
Наклонился Дарлен к девушке, тронул за плечо. Та снова застонала и попыталась в сторону отползти. Живая…
– Эй, слышишь? Слышишь меня? Я это… не хотел. Правда. Само оно как-то, не знаю…
Она не ответила. Дарлен выпрямился, оглянулся по сторонам. Никого. А надо бы, чтобы помог ей кто-нибудь. Надо бы… вдруг у неё кости переломаны…
Кто-нибудь, но не он. Ведь его обвинят сразу, и не объяснишь, что не хотел. Может, и хорошо, что никого нет поблизости, что в ближайшем кабаке так на гитаре да на сейманском барабане наяривают, что криков не разобрали.
Девушка опять застонала глухо. Дарлен отступил на шаг, поморщился, помотал головой, как будто отрицая вот это, очевидное.
И тут неподалёку топот бегущих ног послышался. Услышал всё-таки кто-то вопли её…
Прочь. Прочь. Нельзя, чтобы его рядом с ней застали.
И побежал Дарлен. Снова мир вокруг завертелся. Только теперь не от обиды детско-взрослой, от ужаса уже, от отвращения – ну зачем, зачем это всё? Зачем всё так мерзко?
Остановился Дарлен, задыхаясь. Если кто и гнался за ним, то давно уже отстал. Но как с этим ужасом и с отвращением справиться?..
Не хотел бить. Хотел – не хотел. К самому горлу подкатывало, душило что-то, не давало вздохнуть. Дарлен понял, что если прямо сейчас не сделает что-нибудь, то просто не выдержит этого, упадёт замертво.
Оглянулся в отчаянии. Где он, куда его ноги принесли? Эту часть города и знает-то плохо. На другой стороне улицы здание, высокая створчатая дверь, колонны по сторонам. Над входом – две параллельные черты и кружок между ними, знак двухбережной веры. К храму примчался… Вот куда и надо. Где, как не здесь, утешения, избавления от бед искать?
Бегом вбежал. И перед первым же священником, седобородым старичком, упал на колени:
– Святой отец, я грех совершил, покаяться хочу.
– Не «святой отец», святой брат, – поправил старичок.
«Отцами» только первых да вторых священников обители и города величают. А этот, значит, хотя и пожилой, только старший брат. Но Дарлену-то всё едино. У него слёзы по щекам ручьями текут. Другой постыдился бы плакать на людях, да и он, Дарлен, прежде постыдился бы. А тут само как-то заплакалось. И легче стало. И священник, сразу видно, добрый человек. Тихим, ровным голосом увещевает: