Барбара Сигел, Скотт Сигел
Чудовище кровавого моря
Задыхаясь — и почти что потеряв надежду — я бежал по мокрому песку, отчаянно выискивая, куда бы спрятаться. После чудовищного шторма, что был утром, бежать по грязному песку — всё равно, что бегать в огромной миске с густой кашей. Но Толстобрюхий Ник, деревенский булочник, собирался поймать меня во что бы то ни стало, так что, кроме как бежать, мне ничего не оставалось.
Рванув между двумя домами к морю, я потерял Толстобрюхого из виду. Он, конечно, знал, куда я побежал, но внезапно я увидел своё спасение: на берегу стояли рыбацкие лодки.
Прижав к телу украденный каравай хлеба, я оглянулся.
Толстобрюхий ещё не добежал до пляжа. Не раздумывая, я нырнул в первую попавшуюся лодку.
Накрывшись тяжёлой сетью, я смотрел в глубины неба и старался затаить дыхание. Я прекрасно понимал, что стоит Толстобрюхому Нику пройти мимо, он, конечно же, услышит меня.
Не знаю, сколько прошло времени. Если у тебя руки трясутся от страха, ты лежишь по рот в дождевой воде и стараешься не дышать, а на тебе — тяжёлая сеть, закрывающая свет, — ничего тогда не движется медленнее времени. Абсолютно ничего.
Но когда я услышал быстро приближающиеся шаги, моё сердце опять пустилось вскачь. Я сжался на дне лодки. Вода залила губы; пришлось дышать через нос.
Шаги приближались.
Всё было бесполезно. Я поднял рот над водой и откусил кусок хлеба. Если Толстобрюхий и побьёт меня, я хоть наполню чем-то желудок.
Во рту было сухо, но я поспешно начал жевать.
Шаги приближались. Видел ли он, как двигались сети? Слышал ли моё тяжёлое дыхание? Слышал ли, как я жую его хлеб? Я откусил ещё, потом ещё и ещё, и мои щёки так раздулись, что стали уж никак не меньше, чем у дракона. Ну, может это я и загнул, но в руке у меня осталось хлеба меньше, чем во рту — а ведь я ещё ничего не проглотил. По крайней мере пока.
У лодки шаги смолкли. Я закрыл глаза, хлеб застрял в горле.
Я начал задыхаться!
С меня стащили сеть. Стараясь вдохнуть, я закрыл лицо руками, защищаясь от ударов Толстобрюхого.
Но ударов не было!
Я раздвинул руки и выглянул, а хлеб прямо-таки полез из моего рта.
— Что это? — озадаченно спросил старик, разглядывая меня. — Никак малыш-эльф собственной персоной?
Я не ответил. Я продолжал кашлять, выплёвывая полупережёванный хлеб на дно лодки.
Старик раздражённо покачал головой и принялся хлопать меня по спине.
Когда я, наконец, пришёл в себя, я оглянулся и увидел, что пляж пуст. Толстобрюхого нигде не было видно.
— Что, эльф, попал в переделку? — спросил старик, увидев мой загнанный взгляд.