Елена Сергеевна не достигла такой свободы, но достичь ее любому трудно – особенно тому, кто долго пожил при советской власти. Вот почему так замечательна Надежда Мандельштам. Тем не менее никто не потрудился больше Елены Сергеевны, чтобы сберечь булгаковское пламя и сделать привлекательным образ его самого. И когда был снят наконец запрет с Булгакова, пусть осторожно, избирательно, отрывочно, работа, проделанная ею, стала первой ступенью знания, первым источником.
Любовь Евгеньевна Белозерская
Узнав, что у Булгакова не одна вдова, а три и все живы, мы стали спешно искать контактов с двумя остальными. С первой женой нам так и не удалось встретиться, но надежный друг сумел прислать нам короткое и содержательное интервью с ней. (Возможно, это правило, что откровенность и место в хронологической цепи находятся в обратной пропорции.) Со временем свидетельство этой вдовы станет общим достоянием. Сейчас, когда я пишу это, на Западе думают о публикации воспоминаний Татьяны Лаппы, записанных на десятках кассет. Копия записи наверняка хранится в советском архиве и другие копии – в других местах. По меньшей мере одна находится вне СССР, и можно не волноваться, что важная информация будет уничтожена или надолго заперта осторожными советскими чиновниками, ответственными за историю литературы.
Между первой женой и последней мы имеем смешанный случай – Любовь Евгеньевну Белозерскую, которой посвящены несколько произведений Булгакова: “Белая гвардия”, “Мольер”, “Собачье сердце”. Хотя ее имя значится в посвящении “Белой гвардии”, о существовании ее было почти неизвестно до того вечера, о котором я рассказал выше. Это типично для русского представления о приличиях, часто подразумевающего нанесение агиографической глазури. К счастью, как только засов отодвинули, количество информации о важном периоде жизни Булгакова (Москва, 1924–1932 гг.) стало расти экспоненциально. И благодаря как раз Любови Евгеньевне, пожелавшей поделиться с миром частью того, что она знала. Можно предположить, что в ее желании помочь не только русским исследователям Булгакова, но и иностранным вроде нас, сыграло роль то, что советские критики и советский официоз годами игнорировали ее существование. К тому времени, когда мы о ней услышали, нашли общего знакомого и договорились о встрече, мы успели сделать кое-что существенное для создания Булгакову имени на английском языке: мы перевели и опубликовали два тома (его ранние пьесы и рассказы), а диссертация Эллендеи (законченная в 1970 году) была на тот момент самым детальным исследованием жизни и творчества Булгакова. Так что, когда мы встретились, было понятно, что у нас с ней большая общность интересов. И Эллендея четко знала, о чем спрашивать, хотя ответы получала не всегда откровенные.