Закинув голову, Галлахер захохотал. Он увидел меня и замахал разряженным пистолетом:
– О, якорь мне в глотку, сам сэр Ричард О’Нилл, владелец прекрасного «Октавиуса», пожаловал в гости. Ну, поздравляю, черт тебя подери, с покупкой! Садись, обмоем, чтоб ему семь футов под килем!
С этими словами он ногой сбросил с соседнего кресла груду какого-то барахла и показал на него рукой. Продолжая стоять, глядя на обезглавленное фарфоровое туловище, продолжавшее покачиваться, я внезапно почувствовал острую ненависть к этому пьяному скоту, так отвратительно глумившемуся над осиротевшими вещами.
– Что произошло с Мулан? – прошипел я, чувствуя, как по спине словно покатилась шрапнель.
– Померла! – с издевательским сочувствием сказал он, и морда его расплылась в ухмылке. – Пришла вчера вечером – белая, как привидение увидела. А сама едва на ногах стоит – я думал, налакалась где-то, а потом вспомнил – не пьет ведь, зараза, хоть насильно вливать будешь! Заперлась у себя и ни на что не отвечала! А ночью такое было – думал, крышу сорвет к чертям… Утром же врывается ко мне этот недоносок с кухни и орет, будто его режут. Спускаемся во двор, а там девчонка эта на камнях лежит скорченная вся, будто на кол ее сажали, и окостеневшая уж. И окно в комнате ее нараспашку – часа, наверное, три прошло. А в руке розу держит высушенную, и так держит, что не вытащить было. Прямо как в драгоценность какую-то вцепилась.
С этими словами он, гадко улыбаясь, вытащил тот самый засохший цветок, любовно повертев перед собой, смачно поцеловал – и отправил в камин, где роза, попав на угли, мгновенно вспыхнула ярким пламенем.
При виде этого кровь бросилась мне в лицо:
– Ах ты свинья! Как ты смеешь, скотина, это делать?!
Он на секунду оторопел, а потом его глаза засверкали звериной яростью.
– Что ты сказал, щенок? – зашипел он, вставая и потянувшись рукой куда-то вправо.
– Что слышал, – с тихой яростью ответил я. – Свинья, пьяный дурак…
Через секунду он был уже на ногах – и в руке его сверкнул кортик:
– Сейчас посмотрим, какого цвета твои потроха, молокосос! Пускай теперь девчонка спасет тебя, как спасла тогда от Уильямса!
Он злобно захохотал и, по-звериному оскалив пасть, двинулся на меня.
Отступив назад, я на раз-два выхватил шпагу и упер ее острие в грудь приготовившемуся к прыжку пирату, уже замахнувшемуся широким лезвием.
– Ну? – спокойно спросил я. – Еще шаг – и сам наколешься, как бабочка на иголку. Бабочка Галлахер – красиво будет звучать, энтомологи такой экземпляр с руками оторвут.
Для Галлахера это было полнейшей неожиданностью. Задыхаясь, он прицеливался своим кортиком, я же, не изменившись в лице, приготовился колоть при малейшем подозрительном сокращении его мускулов.