– Всем по местам! – крикнул Ситтон. Пронзительно засвистела боцманская дудка, и команда сорвалась с места. Матросы побежали кто на бак, кто на шканцы, полезли по выбленкам на реи.
– Поднять якорь!
– Есть поднять якорь! Якорь чист, сэр!
– Паруса поднять… Брам-шкоты в натяг…
«Октавиус» развернул бушприт к выходу из гавани и, кренясь под ветром, пошел навстречу моему первому в жизни настоящему плаванию.
Дисциплина у Ситтона на судне царила железная – тут сказать было нечего. Ровно в семь утра, как было приказано, вся команда была на борту и ни по кому не было видно даже следа вчерашних возлияний. Мы миновали маяк и, выйдя в Мерси, взяли курс на устье, обходя Уоллоси. Я спустился в каюту, поддерживая за талию Элизабет, – для нее уже было отгорожено в моей каюте специальное помещение. Нас начало уже ощутимо покачивать, и скоро все радостное настроение Элизабет должно было улетучиться, но до этого момента я решил максимально порадовать ее. Каюта была убрана кожаными диванами из дорогих сортов дерева, золотыми канделябрами и столовым хрусталем. Но вместе с тем особых излишеств и роскоши там не было – все соответствовало морскому порядку.
– Фисгармония! – воскликнула она, увидев стоящий в углу каюты инструмент.
– Это есть практически на каждом судне, – ответил я. – Ты будешь играть, как привыкла играть в Блейкли-холле, так что если почувствуешь за время долгого плавания тоску по дому, просто сядь за этот инструмент и наиграй любимую мелодию…
Оставив жену разбираться с вещами, я вышел наверх и, поднявшись на ют, долго и пристально провожал взглядом уходящий берег Беркенхендского мыса – и никак не мог отделаться от навязчивого ощущения, что покидаю Англию навсегда.
«…10 сентября 1761 года мы вышли из устья реки Мерси в Ирландское море и, выйдя в лавировку, взяли курс на Канарские острова. Погода пасмурная, видимость средняя. Дует устойчивый норд-ост…»