Гром и Звон лежали в траве, вывалив языки, с хрипом дышали, Генри уже снимал с вороной бурдюки с водой — напоить всех хоть немного.
— Молодец, что не обернулась, — сказал он, взглянув на девушку. Лицо у него осунулось, будто после недельной голодовки, глаза запали, губы потрескались.
— А что случилось бы?.. — Мария-Антония не уверена была, что хочет это знать, но всё же спросила.
— Не знаю, — отрывисто ответил Генри. — Я никогда не оборачивался. Забыл предупредить… назад смотреть нельзя, если такое вдруг случается. Никто из посмотревших не выбрался.
— Что же там?
— Говорю, не знаю! — огрызнулся тот. — Никто не знает. Что-то… мерзкое. Будто лавина иногда сходит, несется по всем тропам, никуда не денешься, или удирать, вот как мы с тобой, или в сторону… и неизвестно, что хуже. Я два раза такое встречал. — Он глотнул теплой воды, протянул бурдюк Марии-Антонии. — Раз мы тоже у самого выхода были, ушли. Двоих потеряли. Второй… Некуда было идти. Но отряд опытный делакот вел, мы соступили с тропы. Стояли, ждали, пока это пройдет, тогда вернулись. Он нас вообще вкруг повел, по чужим тропам… — Генри выдохнул, криво ухмыльнулся в ответ на удивленный взгляд Марии-Антонии. — Я так не умею. С таким даром только родиться можно. Ладно… Ты-то как?
— Устала, — призналась девушка. — Будто мы сутки ехали, а не…
Она взглянула в небо и замерла, оборвав фразу на полуслове.
— Почему теперь полдень? — спросила она изумленно. — Ведь дело шло к вечеру, а сейчас…
— Ага, — кивнул Генри, растянулся на траве. — Ты не поняла?
— Там как будто нет времени, — помолчав, сказала Мария-Антония. — Я это должна была понять?
— Ну да, — ответил он. — Вот луна взойдет, посмотрим, сколько дней забрал Пустырь. Я думаю, не больше трёх. Как тебе, а? Три дня вместо трёх недель!
— Это… удивительно, — признала Мария-Антония. — Но…
— Опасно, — сказал Монтроз и прикрыл глаза, обведенные темными кругами усталости. — Никто не ходит по Пустырю без большой нужды. Никто не знает, сколько дней он заберет в следующий раз. Так говорят делакоты, и я им верю…
…Мучительно хотелось спать: с ним всегда так после Пустыря. Это у всех по-разному: кого-то одолевает голод, кого-то жажда, а вот Генри Монтроза начинало неудержимо клонить в сон. И слава всем богам, сколько их ни есть, что прямо сейчас не нужно ехать дальше, они прорвались, выбрались, и та дрянь, у которой нет названия даже в образном языке детей равнин, их не нагнала, а ведь на хвосте висела! Снова повезло? Наверно. Думать об этом сил не было. При большой нужде он заставил бы себя снова сесть в седло, но вокруг было так спокойно, так мирно, что…