Эльдар РЯЗАНОВ[41]
И актер, и поэт
Мы не были с Высоцким друзьями – мы были лишь знакомы, относились друг к другу с симпатией, встречались мало, редко. Но однажды произошла история, которую я расскажу, хотя и выгляжу в ней не очень красиво.
В 1969 году я намеревался снять фильм по знаменитой пьесе Ростана «Сирано де Бержерак». Я пробовал многих актеров, очень талантливых. Но что-то меня не удовлетворяло. Какое-то у меня было ощущение, что я создаю очередную, скажем, двадцать седьмую по счету, экранизацию известной вещи. И тогда мне пришла в голову мысль – надо на главную роль французского поэта XVII века взять нашего современного поэта, и я предложил роль Евгению Евтушенко.
Он с огромным интересом откликнулся на это предложение. Он никогда прежде не снимался, идея показалась ему заманчивой. (Это было еще задолго до фильма «Взлет», где он сыграл Циолковского.) И мы сделали пробу. Проба получилась интересной, очень удачной. Как мне кажется, и потому, что поэта играл поэт. Евтушенко в роли Сирано был очень своеобразен. Он, конечно, не выглядел, как эдакий легкий дуэлянт-попрыгунчик, каким он может быть прочитан у Ростана. Нет, это был другой совсем персонаж, более, может быть, тяжеловесный, но и более значительный. И в это самое время, когда я готовился к съемкам картины, мы с женой были в театре, сейчас уж не помню в каком. И вдруг я увидел, что впереди на ряд сидят Владимир Высоцкий и Марина Влади. Володя перегнулся, поздоровался. Вообще у нас как-то принято (ну я был, правда, и старше), что режиссерам артисты говорят «вы», а те говорят актерам «ты». И он говорит: «Эльдар Александрович, это правда, что вы собираетесь ставить „Сирано де Бержерака“?» Я говорю: «Да». – «Вы знаете, мне очень бы хотелось попробоваться». Я говорю: «Понимаете, Володя, я не хочу в этой роли снимать актера, мне хотелось бы снять поэта». Я совершил, конечно, невероятную бестактность, ведь Володя уже много лет писал. Правда, мне он был известен по песням блатным, жаргонным, лагерным, уличным – по своим ранним песням. Он еще действительно не приступил к тем произведениям, которые создали ему имя, создали его славу, настоящую, великую, крупную. Эти песни должны были еще родиться в будущем. «Но я ж тоже пишу», – сказал он как-то застенчиво. Я про себя подумал: «Да, конечно, и очень симпатичные песни. Но это все-таки не в том большом смысле поэзия», – но промолчал.
Относился я к нему с огромным уважением и как к артисту, и вообще мне он был крайне симпатичен. И мы договорились, что сделаем пробу.