Ну, Ханушкевич, как всегда, фантазирует. Я не знаю, кто там плакал, но не Володя их пригласил, а Хан мне сказал (мы Ханушкевича называли Хан): «Ия, мы хотим к тебе прийти». А я только что переехала, ни стола нет, ничего. А он говорит: «Да мы на полу посидим».
И вот они пришли. Я на том спектакле не была, а позднее посмотрела «Три сестры», спектакль мне жутко понравился. Это было лихо, здорово, быстро! Ну Ханушкевич вообще грандиозный мужик.
А через какое-то время появляется Володя с гитарой. Ханушкевич даже и не сказал мне, что Володя придет. А в остальном – всё правильно: действительно Володя пел и действительно был дивный вечер, был прекрасный Ольбрыхский. Это всё у меня стоит перед глазами.
И еще, помню, Володя мне сказал (у него с Мариной была трехкомнатная квартира, а у меня двухкомнатная; Марина в Париже, а я одна): «Ия, и что же мы с тобой будем делать вдвоем в пяти комнатах?» Я говорю: «Ну, что-нибудь придумаем».
Однажды прислали мне предложение, и даже долларами поманили. Какое-то издательство мне написало: «Вы единственная, кто не написал о Высоцком». И намек, что, может, у вас там с ним какие-то отношения были… Я порвала эту бумагу и выбросила в унитаз, потому что у нас с Володей были замечательные, потрясающие, чистейшие дружеские отношения.
Володя меня просто обожал, а я считаю, что он уникальный, невероятный человек. Я могла сидеть на ковре у его ног до шести утра, когда он пел. Я его бесконечно люблю.
Есть три человека – Высоцкий, Раневская и Ефремов. Это люди, о которых я не могу писать и не могу говорить. Мой лексикон не может охватить масштаб их дарования и таланта.
Когда Высоцкого не стало, я привозила на его могилу цветы отовсюду, где была. Даже из Ирландии, помню, огромный роскошный букет привезла – пропустили через таможню. Привозила и говорила: «Это тебе, Володечка».
2006