— Поела девочка каши и ушла гулять, сытая, счастливая. А горшочек не выключила, не сказала ему: «Горшочек, не вари!» Пусть, решила она, работает весь день напролет, пусть варит вкусную рассыпчатую кашу сколько есть мочи! Пошла она гулять и целый день по городу беззаботно ходила. Знала: дома ждет ее горшочек, который кашу варит… Работать не надо, и в очереди за вечерней порцией у распределителя тоже ждать надобности нет. Вернулась она, только когда звезды на небе зажглись. Сразу за ложку схватилась — и к ужину, кашу уплетать. Смотрит, а кашей уже весь дом залит! И на мебели каша, и на полу каша, и повсюду каша, столько ее в доме, что вот-вот на улицу хлынет…
Гретель сглотнула — то ли пыталась подавить волнение своего желудка, то ли вовремя опустила очередное возражение. Если так, то правильно сделала — Гензель не собирался тратить время на лишние препирательства с сестрой. По-хорошему, им давно пора было продолжать свой путь.
Крикнула девочка быстро: «Горшочек, не вари!» — тот и перестал. Но рано она обрадовалась. Зашла в дом, залитый кашей, смотрит, а родни-то и нет. Ни отца, ни бабки, ни тетки, ни братишек, ни сестренок. Только вещи их пустые по дому разбросаны, в каше перепачканы… Там же и протез бабкин, и ожерелье теткино, и заколки детские… Тут-то и поняла девочка, что проклятый горшочек их всех съел и превратил в кашу. Ведь каша из воздуха не получается, ты сама сказала, сестрица. Так и было. Пока девочки не было дома, горшочек по ведьминому наущению нападал на всех ее домашних, хватал их своими механическими руками и перерабатывал в кашу. Рассыпчатую, жирную, с глюкозой, аминокислотами, протеинами… Ту самую кашу, что девочка полной ложкой ела.
Гретель скривилась:
— Гадость какая!
— Говорил же, рано тебе эту историю. — Гензель зевнул и стал растирать ноги. — Зато теперь будешь знать цену ведьминым подаркам.
— А… а с девочкой что было?
— Это никому точно не известно. Одни говорят, что она пошла к Мачехе, повинилась, и ее приговорили к генетической модификации в болотную ехидну, такую страшную, что до конца жизни скиталась она, людям на глаза не показываясь. Другие — что с горя сказала она горшочку «Горшочек, вари!» — и сама в него сиганула… А вкусную рассыпчатую кашу всей улицей еще два года ели!
— Гадость какая, — повторила Гретель все еще с хмурым лицом. — Гадость и глупость! Не бывает такого. Это ты выдумал все, братец!
— Вот встретим в лесу геноведьму — сама у нее и спросишь. Давай-ка, поднимаемся да пошли потихоньку, пока ночь не упала, а то опять ни зги не видать…