Геноведьма небрежно откинула кость, та звякнула по тарелке. От этого звука Гензель отчего-то едва не вскочил из-за стола.
— Они назвали компьютер Мачехой? Какое странное название.
— Ну, не сразу, — смутился отчего-то Гензель, хотя ровным счетом никаких поводов для смущения не было. — Поначалу его звали Мать. Мол, печется обо всех жителях Шлараффенланда, кормит их, согревает, оделяет жизненными благами… Поначалу, говорят, так и было. Мать считала всех жителей города равными и даже на чистоту крови не смотрела. Каждому полагалось равное количество калорий, и гордые тригинтадуоны лопали ту же белковую похлебку, что и последние мулы. Мать открыла больницы, где лечили запущенные генетические хвори, а детей запретила приставлять к тяжелой работе. В общем, все ее славили как мать родную. Правда, это еще давно, до моего отца было. Я такой Матери не помню, и отец тоже не помнил. При его жизни ее уже Мачехой кликали.
Геноведьма понимающе усмехнулась.
— Могу предположить, что у вашей механической души испортился характер?
— И так тоже говорят. На улицах по-разному судачат… Одни считают, это какой-то сбой у нее во внутренностях, мол, драгоценные шестерни за много лет повытерлись и соскакивают друг с друга. Но это дураки так считают. Другие говорят, просто ресурсы города истощились, а генетические болезни участились. И Мачеха вроде как перешла на другую программу. Чтобы экономить посильнее и ресурсов получать больше. А еще говорят, что это все чистокровные сеньоры устроили. Вроде как обработали ее по-хитрому, и теперь она только их и слушает…
— Ясно. Только вы двое тут при чем?
— Мачеха любит детей, — глухо сказал Гензель. Он не хотел понижать голоса, но тот сам отчего-то зазвучал так, словно что-то пережало голосовые связки. — Это всем на улицах известно. В Шлараффенланде ребятня часто пропадает, причем не грязные, вроде мулов, а такие, как мы. Болтают, что слуги Мачехи отправляют таких в лаборатории, где их кромсают ножами, и самые вкусные куски отдают ей.
Но если ваша Мачеха — компьютер, к чему ей детская плоть?
— Не ей. Прочим. Чистокровные сеньоры из детской требухи делают себе генетические лекарства, притирания и декокты. И отдельные куски, случается, себе перешивают. Ну и прочее там болтают… Мол, кое-кто не прочь детского мяса съесть, вроде как полезно оно при генетических проклятиях и порче…
— Допустим, не врут, — заметила геноведьма, и от ее взгляда у него вновь похолодело внутри, будто все его органы переложили аккуратно тонкими ледяными пластами. — Конечно, есть детское мясо практически бесполезно, это предрассудки и выдумки. Но то, что детские ткани и органы могут кое-кому значительно поправить здоровье, — самая истинная правда. В детском организме текут свои, особенные процессы. Кроме того, знаешь ли, генетические болезни, которые развиваются вместе с человеком, еще не набирают достаточно сил, чтобы отравить весь организм. Так что детские потроха, как ты выразился, могут быть источником ценных генозелий. Очень ценных.