9
— Вот он, господин майор. Недолго он удерживал пулеметную позицию. Посмотрите, он в унтер-офицерской куртке. Да это куртка Лехтонена! Узнаю. Еловые веточки в петлицах отогнуты по краям.
— Молодец, Ойво! Так и дальше — действовать гранатами, — похвалил прапорщика майор, поскорее перешагивая через русского, превращенного гранатными осколками в отбитое на доске мясо…
…И его очередь настала. Лева поправил на переносице очки, левое стекло которых треснуло при последнем падении. Не только ребро, но и стекло, свалившихся очков. Но не страшно, стекло левое, а прицельный глаз у него — правый. Попов умер сразу — граната разорвалась прямо перед ним, он ее, наверное, увидел так же близко, как я вижу свои руки на гашетке.
Вот чего у Левы в избытке — так это пулеметных лент. Несколько ящиков, стреляй не хочу. Но как уберечься от гранат. Как? А ведь не удержим мы проход, ошибся командир. Хромов еще никак не мог дойти до наших, а ведь это будет еще только полдела.
Не пора еще? Под «порой» Лева подразумевал единственный выстрел из сигнального пистолета, преобразованного в гранатомет, что он обнаружил в рюкзаке капитана. Очень полезное в коридорной борьбе оружие. Услышать бы, когда они подберутся к повороту и выстрелить. Это еще на какое-то время остудит их наступательный задор. Можно будет выгадать минуты, чтоб пожить…
10
Сколько же он прошел? Километров пять будет. Или все-таки меньше? По карте скоро ожидается болото, ну, болото-то он узнает под снегом, вот оно будет означать, что позади пролегли шесть с половиной кэмэ. Хромов на секунду остановился, как делал Попов, обыкновенно возглавлявший их лыжные процессии, и огляделся. Ничего, тишина лесная, покой, а в мирное время тут неделями плутать можно, небось, никого не встретив. Хромов пошел дальше, спустился в низинку, обогнул кустарник, через который не продерешься, высморкался, зажимая поочередно ладонями ноздри, сделал еще один лыжный шаг. Он не сразу понял, что произошло. Почему его бросило на снег, живот свело приступом язвы, которой у него никогда не было, а в лесу откатывается эхо, от грома, который не мог прозвучать зимой, зимой гроз не бывает…
На снегу к нему пришел ужас понимания. Белая маскуртка чернела дырой, которая не спешила выталкивать из себя кровь, нескоро еще все одежонки промокнут, их на нем, как на капусте листьев. «Подожди, Хромов! А вдруг это не белофинны? Ведь и в тебе через этот саван советского человека не больно разглядишь». Хромов поднатужился, набрал воздуху и закричал:
— Товарищи! Свой я! Свой! Капитан Хромов!