— Да чтоб я какую-то крестьянскую хату не взломал.
Жох прочухал ситуацию — командир собирается выжидать до утра. А торчать где-то, но не в теплом доме, не катило совсем. К тому времени можно отморозить не только желание схватиться с врагом.
Командир посмотрел на Жоха, потом на дверь, задумался.
— Сможешь тихо? — спросил одними губами Шепелев.
Вор сделал жест и помог гримасой — «ну, обижаешь, капитан!» Капитан мотнул головой в сторону двери, действуй, мол, фартовый.
Леонид по прозвищу Жох первым делом снял лыжи, оставил их у крыльца. По деревянным, очищенным от снега ступеням поднимался сторожко, держась за перила. Не дай бог заскрипят под валенками. Оказавшись на крыльце, Жох скинул масхалат и полушубок, бросил их на перила, оставшись в фуфайке. Снял с правой руки «трехпалку» и надавил пальцем на дверь. Давил он осторожно, усиливая нажим постепенно, пока не почувствовал, что дверь дальше не поддается. Несильно потолкал ее туда-обратно, во что-то вслушиваясь. Потом оглянулся, поискал взглядом капитана, убедился, что тот на него смотрит, и изобразил руками колку дров. Потом Жох изобразил, как ему показалось, довольно удачно деревянный чурбан, который нужен ему, чтобы дотянуться до верха дверного проема. Удачно или неудачно, но капитан его понял.
Посланный Шепелевым лыжник Ильинский скоро прикатил по снегу плаху, на которой хозяин колол дрова. Ее установили, бережно опустив, на крыльце перед дверью. Леонид достал из кармана выкидуху, с которой никогда не расставался дольше, чем на ночь.
Дверь была очень старой, сделанной из гладко струганных досок. Зазор между дверью и косяком закрывала набитая снаружи длинная, протянувшаяся сверху донизу, и широкая рейка. На ней Жох стал выискивать гвозди, которыми ее прибивали к краю дверного проема. Он нашел все втопленные шляпки и отметил их расположение, сделав напротив них по краю рейки надрезы.
После чего Жох стал делать то, что больше всего со стороны напоминало пробег пальцев баяниста по клавишам инструмента. Его рука с поблескивающим в ладони лезвием ножа летала по рейке снизу вверх и сверху вниз, для чего Леониду приходилось без конца сходить с деревянной плахи и снова вставать на нее. Подцепляя рейку лезвием то с одной стороны, то с другой, он отжимал ее от косяка. Леонид проделывал это в сумасшедшем темпе, завораживая тех, кто следил за ним снизу. И умудрялся не оступаться и отжимать рейку без скрипа.
Глядя с первой ступени крыльца на эдакие чудеса ловкости, старшина кряхтел и покачивал головой. А еще поеживался — стоять без движения на таком морозе неприятно и чревато.