Когда убийцы ушли, с потолка зиндана бесшумно опустилась веревка. По ней проворно слез одиннадцатилетний мальчик. Слез – и остановился возле обезображенного тела. Внимательно все осмотрел, улыбнулся, глядя на отрубленную руку. Возле обрубка подсыхала лужица крови.
Затем шахзаде Мурад взялся за рукоять кинжала и с усилием вытащил его из груди покойника. Янтарная рукоять загадочно мерцала в крепких мальчишеских руках, лезвие было густо обагрено кровью.
– Это, – сказал Мурад тихо, глядя в невидящие, мертвые глаза султана Османа, – кинжал моего отца. Нашего отца, хоть ты его и недостоин. Ты был недостоин отца, Осман, ты был недостоин своей почтенной матушки, недостоин своего невинного сына, убитого – все так говорят! – по твоему приказу. Ты был недостоин трона, Осман, и ты недостоин этого кинжала, будь ты проклят! Гори в огненном озере вечно, Осман!
Собственные слова показались юному шахзаде удивительно правильными. Так и надо, видит Аллах! Только так и надо.
Кровь на лезвии кинжала странным образом гармонировала с таинственно мерцающим камнем навершия. Какой удивительно соразмерный клинок! Сколь он совершенен, сколь правильно выбран камень, какой хорошей стали лезвие!
– Ты мой, – шепнул Мурад, поглаживая теплый камень на рукояти. – Ты совсем, совсем мой.
«Ты мой, – шевельнулось странное эхо на задворках сознания. – Ты совсем мой, и никак иначе».
Мурад проморгался, пытаясь понять, что же это было. Тишину нарушало лишь потрескивание догорающего факела. Где-то в вышине над Едикуле кричала одинокая чайка. Воздух даже в зиндане нес в себе отголоски гари – ветер дул со стороны Истанбула: пожар там уже потушили, но чадящие развалины будут дымиться еще долго.
Дверь заговорщики оставили открытой – то ли хотели, чтобы вернувшиеся стражи отыскали тело свергнутого султана, то ли им просто было все равно. Мурад дернул за веревку, и особый узел, которому его обучил один из наставников (и вправду нужно будет поблагодарить их всех, ведь уроки каждого пригодились!), развязался. Веревка упала прямо на окровавленный песок. Собрав ее в кольца и прикрепив к поясу, юный шахзаде направился к выходу.
На пороге он обернулся. Черты лица покойника невозможно было разглядеть – оно распухло и, кроме того, часть лица была попросту отрублена, но Мураду почему-то казалось, что на Османа перед смертью снизошло спокойствие. Неприятная мысль. Шахзаде предпочел бы, чтобы вероломный старший брат страдал.
Впрочем, какая разница? Осман мертв, причем умирал нелегкой смертью. Вот и все, что имеет значение. Теперь можно будет предать заговорщиков справедливой казни.