Мурад развернулся и пошел к выходу из зиндана. Прочь, прочь из Едикуле, в бушующий Истанбул и величественный султанский дворец! Туда, где и место будущему султану Мураду.
На губах шахзаде играла очень неприятная улыбка.
* * *
Все знают, что Кёсем любит гулять по саду и не любит гулять одна, ну так есть на то у нее две младшие компаньонки, две Хадидже, злая и добрая. Есть в этом определенная прелесть: когда у помощниц на двоих одно имя, не надо запоминать лишнего. Сегодня одна Хадидже неслышной тенью следует за султаншей, приотстав на полшага, завтра другая – какая разница? Для самой Кёсем, наверное, и нет никакой. Они ведь даже и внешне похожи, и одеваются одинаково, разве что одна немного повыше, почти вровень с султаншей, а вторая ниже на полголовы. А что одна злая, а другая добрая, так ведь это не для Кёсем они таковы, это всем прочим надо издалека смотреть и заранее начинать бояться, если не та Хадидже сегодня идет за султаншей неслышной тенью.
О Аллах, как есть не та! Лучше убраться с дороги подобру-поздорову, пока не заметили…
– Пей!
– Госпожа! Умоляю, сжалься!
– Пей. Ты ведь хочешь жить, правда? Ну так пей.
Акиле рыдала, трясла головой, уворачиваясь от страшного тонкогорлого кувшинчика. Хадидже она разжалобить не пыталась, знала, что бесполезно. Все знали. Но чуть позади Хадидже стояла Кёсем, а Кёсем добрая, она помогает и никогда не бывает жестока к проигравшим, это ведь тоже знают все.
– Госпожа! Смилуйся! Ты ведь тоже теряла ребенка… сына! Ты же знаешь, как это страшно!
Кёсем смотрела в сторону и чуть вверх, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. Лицо ее было спокойным и бесстрастным, как маска, но эта бесстрастность пугала более, чем злая улыбка Хадидже.
– Пей. И останешься жить, только скинешь ублюдка.
– Госпожа, умоляю!
Кёсем чуть повернула голову – не в сторону султанской вдовы и не от нее, просто следя взглядом за перепархивающей с ветки на ветку птичкой. Лицо ее по-прежнему было безмятежно.
– А впрочем, можешь не пить, – сказала Хадидже вдруг очень спокойно и буднично. И шагнула назад так неожиданно, что Акиле не удержалась на ногах, упала на колени, зарывшись ладонями в песок. Рядом с ее левой рукой на дорожку упал страшный кувшинчик. Акиле отдернула руку, словно обжегшись, осела на пятки, смотрела с ужасом. – Можешь не пить, мне все равно. Тогда тебя задушат подушкой. На шелковую удавку даже и не смей надеяться, много чести.
И, обращаясь уже к Кёсем, тем же тоном добавила:
– Пойдем, госпожа. Ты была права: тут действительно нет ничего интересного.