– Мама! Спальник сбежал! Его Чешка увела!
И тут я услышала родительский смех. А чуть позже – лай и скулёж нашего щенка. Кажется, лаял он с каким-то отчаянием, а мама с папой смеялись. Я зацепилась рукой за столб у крыльца, встала на самый край, вытянула шею как можно сильнее – у меня что надо шея – и увидела наконец. Чешка ходила по крыше дровяника, а Спальник пытался до неё допрыгнуть. Это выглядело так.
– Гав! – орал со всей силы Спальник и подпрыгивал. Проваливался в снег и скулил. Выбирался из снега, снова гавкал и подпрыгивал. Родители смотрели и смеялись.
– И он же допрыгнет когда-нибудь, – сказала я.
– Женька! Опять босая! – Мама увидела меня и перестала смеяться. – Иди домой, до лета Спальник будет жить дома.
– Да, – сказал и отец, – а то ты, пожалуй, будешь болеть до лета.
Я хотела проворчать, что вообще-то собиралась ночевать со Спальником под крыльцом, но не стала. Всё ведь обошлось. Не стоит раскрывать все карты раньше времени.
9.
Так и получилось, что Спальник остался жить в доме. Ну какая ему цепь, какой из него охранник! Он должен сохранять мир, а мы чуть с отцом не поссорились, ужасно не люблю ни с кем ругаться и ссориться. Я даже с веселковскими девчонками не ругаюсь, правда, они не орут, а смеются. Смеются – ладно; когда орут, вот этого я не люблю. А тут – я просто молчу, не отвечаю, хотя надоели они мне здорово. Каждую тренировку цепляются. То им коса не нравится, то галоши. Кричат под руку, когда я забираюсь на скалодроме, нарочно отвлекают, чтобы я ногу не туда поставила или нужный зацеп не увидела. Мама мне сказала:
– Плюнь. Не ходи на этот скалодром. Учиться, может, лучше будешь. Или давай я к Борисычу схожу?
Но я продолжаю заниматься, а маму к Борисычу не пускаю. Пусть уж лучше просто встречает после тренировок, если ей так хочется, а вот к тренеру ходить не надо. Сама разберусь. Я понимаю, родители мои знакомы с тренером сто лет, и маме ничего не стоит поговорить с ним обо всех моих делах, так, по-дружески. Отец не знал про веселковских, но я всё равно косилась на него, когда они с мамой собирались к Борисычу. Видимо, так выразительно косилась, что папа сказал:
– Не смотри так, Жень, хватит. У нас годовщина по Вадьке.
– А, ну да. Извини.
Дядя Вадим – это был их друг, он тоже любил скалы, походы, вольную жизнь. Четыре года назад он попал под машину. Сначала думали – перелом ноги, легко отделался. Но из-за перелома образовался тромб, не спасли. Каждый год родители ездили на кладбище, потом к нему домой. Каждый раз отец возвращался никакой, его мама привозила на такси. А от машины ещё я помогала до дому вести. Кажется, тогда, четыре года назад, он и начал так сильно пить. Так, что его уволили с завода, а потом он долго не мог найти работу. Даже когда его папа, наш дедушка Гриша, умер, он держался, переживал, но не пил, и когда ногу сломал, а вот после дяди Вадима, как мама говорит, ушёл в отрыв. Это последняя капля, видимо, была.