– Привет, – сказал он, – у тебя сумка с собой или в классе?
– С собой. Привет.
– Пойдём со мной. – Он взял меня за руку и повёл к лестнице. Мы спустились, он сам снял с вешалки в гардеробе мою куртку, помог надеть.
– Эй, у меня вообще-то уроки! – сказала я.
– Конец года. Пойдём, не сомневайся.
И он снова взял меня за руку, и мы вышли на улицу. Неожиданный поворот, надо сказать.
– Хотя бы скажи, куда мы идём?
– В филармонию.
Я думала, он шутит, он же любит что-нибудь такое сказать, а потом смотрит, как ты отреагируешь, я уже привыкла. Но сейчас он не смотрел, а всё шёл и шёл вперёд. Никогда не видела его таким серьёзным.
Мы и правда доехали до филармонии, нашли служебный вход, спокойно подошли к вахте.
– Здрасьте, дядь Саша, – сказал Петька вахтёру, – началось?
– Ну, виолончели уже пробовали струну, скрипки настраиваются. А дирижёр не пришла ещё. О, кажется, контрабас! Слышите?
Где-то вдалеке в самом деле была музыка – не музыка, а так, какие-то звуки. Мы вошли прямо в зал, сели в кресла. Рядом не было никого, ни одного человека, зато на сцене на стульях сидели музыканты, в обыкновенной одежде, ни в каких не смокингах и вечерних платьях, не в галстуках-бабочках. Рядом – пюпитры с нотами. Музыканты настраивали свои инструменты, кто-то просто проводил смычком по струнам, кто-то наигрывал мелодии. И вот вошла она – дирижёр, женщина с тоненькой палочкой, почти как школьная указка, только короче.
– Добрый день! Внимание! – сказала она и подняла свою палочку. Все инструменты разом замолчали. – Пожалуйста, шестую. С самого начала.
Музыканты нашли нужные ноты.
– Готовы? – спросила дирижёр и махнула палочкой. Сразу же начали играть скрипки, побольше и поменьше. Потом включились другие инструменты, я уже не следила, какие именно, да и не сильна я в этом, если честно.
– Что это? – спросила я Петьку шёпотом. Не хотелось мешать музыкантам, хотя они бы не услышали, это точно.
– Чайковский, – ответил Петька, тоже шёпотом, – сегодня концерт, репетируют.
Вдруг музыка прекратилась.
– В чём дело, Ирина Викторовна? – строго спросила дирижёр. – Это что сейчас было? Умирающий лебедь какой-то!
– Старый перелом ноет. Погода меняется. Рука болит. Простите.
Я не заметила, кто это сказал, голос был откуда-то со стороны скрипок.
– Погода меняется! У вас Чайковский меняется, вот что!
Все молчали. И музыки не было.
– Простите, – снова сказала невидимая Ирина Викторовна.
– Так. Зайдите ко мне, у меня барсучий жир с собой. Вот с этого места, будьте добры. – И дирижёр немного напела и взмахнула палочкой. Снова началась музыка. В этот раз погода у Ирины Викторовны не менялась, видимо, – во всяком случае, музыка не останавливалась, всё продолжалась и продолжалась, я её слушала, слушала, потом качалась на волнах, потом поднималась на скалу, и ветер немного шевелил мои волосы. А потом эта музыка кончилась, началась другая, и я как будто прыгнула с высоких скал вместе с водопадом, кончилась и эта мелодия, началась другая, и ещё одна, и ещё. Петька шёпотом мне говорил фамилии композиторов, названия этих произведений, но мне было всё равно. Я слушала, смотрела на музыкантов, дирижёра или не смотрела никуда, сидела просто так.