Она часто пропускает прием пищи, и ее не за что винить. Я точно не стремлюсь быть первым в очереди за черствым хлебом и жидким бульоном, но мне позволительно потерять немного массы тела. А ей — нет. Эмили худенькая, но у нее все равно есть изгибы, хотя и небольшие. В последние дни я заметил, что эти изгибы сглаживаются, а жирок исчезает. Я хочу ее. Господь знает, насколько, но я не дикарь, руководствующийся исключительно примитивными инстинктами. Сперва я забочусь о том, что требует внимания в первую очередь.
— Тебе нужно поесть.
Она оборачивает руки вокруг моей шеи, ее глаза сверкают и словно говорят: «Еда — это не то, чего я хочу».
Эмили вплотную придвигается, прижимаясь ко мне грудью и бедрами. Одна секунда — и ее губы прижимаются к моим, и в этот момент остатки моего самообладания сгорают в огне. Она открывает рот, и я стону в него прежде, чем облизать ее язычок. Блядь, она хороша на вкус: как сахарная вата и мята. Я не любитель ни того, ни другого, но, смешавшись вместе у нее во рту, они образуют предел моих мечтаний.
Я все еще не могу привыкнуть к этой женщине. Часть меня хочет использовать ее для своей личной выгоды, и, если она хочет, чтобы я трахнул ее, прекрасно — я могу сделать это. У меня нет никаких проблем с моим членом.
Но тут есть и другая часть меня... часть, которая хочет защитить ее. И эта часть сперва удовлетворит ее эмоциональные потребности, а затем уже физические. Прямо сейчас две эти стороны ведут бой внутри меня. Когда я прижимаю ее к стене, эти стороны смешиваются во мне, и руки не знают, должны ли они ущипнуть и сжать, или погладить и приласкать. Мой язык приходит в замешательство, не зная, что делать.
И тут же у меня возникает еще один приступ гребаного озарения, после чего мой самоконтроль берет на себя бразды правления. Его появлению сейчас не рады, но это не мешает ему стучаться в лоб, требуя, чтобы его выслушали. Он просит меня прислушаться к себе изнутри.
И я прислушиваюсь.
Звук каждой падающей капли воды отчетливо воспринимается моими ушами, и чья-то беседа достаточно близка, чтобы ее расслышать. Сейчас не время и место. Я помню то, что однажды сказал мой отец: «Женщина прекрасна. Женщина особенна. Никогда не относись к ней так, как ты не хотел бы, чтобы мужчина относился к твоей дочери». Он сказал мне это, когда поймал за чтением порножурнала после моего пятнадцатого дня рождения. Разговаривать о сексе было неловко. Я всегда винил в этом Джоэла. Именно он впервые дал мне журнал. Короче, как бы сильно мне ни хотелось похоронить себя глубоко в киске Эмили и вдалбливаться в нее, пока она не кончит, я не должен так поступать. Для меня она особенная. Даже не зная собственных родителей, она все еще остается чьей-то маленькой девочкой.