.
Крестьянский террор был вызван и обусловлен террором государственным. Динамика распространения террора тесно связана с проведением государственных кампаний в деревне. Насильственное сопротивление чаще всего оказывалось крестьянами из регионов — житниц страны и из областей, подвергавшихся необычайно жестоким репрессиям. Ярким примером такой тенденции является Центрально-Черноземная область, где крестьянский террор принял угрожающий размах, а государственные репрессии настолько вышли из-под контроля, что на XVI партийном съезде в июне 1930 г. ее назвали «областью перегибов»>{615}. В качестве инструмента крестьянской политики террор начинал применяться лишь в крайних случаях и только после того, как все обращения в административные и судебные органы не приносили результата.
Крестьянам приходилось самим разрешать свои конфликты, а потому они обратились к традиционным средствам восстановления справедливости в деревне, подразумевавшим применение насилия. Несмотря на политизацию и советизацию, крестьянский террор опирался на нормы справедливости, возмездия и сплоченности общины, будучи гибкой стратегией крестьянского сопротивления, способной адаптироваться к новым условиям. Поджоги, угрозы, самосуды и другие акты насилия были частью народной культуры сопротивления. Крестьянские тактики террора маскировались различного рода предлогами, притворством и уловками, анонимностью и возможностью двояко интерпретировать происходящее. Крестьяне манипулировали сложившимся у государства представлением о психологии «мужика», лукавя перед властями и «советизируя» свои действия, чтобы те соответствовали представлениям о преступлениях, характерным для идеологического языка власти. Крестьянский «тайный протокол»>{616} вышел на поверхность, однако сохранил при этом большинство уловок народной культуры сопротивления.
Крестьянский террор — это прежде всего угрозы, запугивание и стремление к справедливости. Он не был ни спонтанным, ни безрассудным. Методы террора и выбор жертв демонстрируют основные линии раскола советской деревни эпохи коллективизации. Во-первых, ясно, что террор был вызван скорее гражданской войной против советской власти, нежели классовой борьбой. Во-вторых, что наиболее важно, крестьяне совершали насильственные акты террора в основном против активистов, живших с ними в одной деревне, и это говорит об ожесточенности борьбы внутри деревни и, по сути, об еще одной гражданской войне, которая осталась незамеченной и неисследованной в западной литературе. Эта война шла не из-за классовых или статусных противоречий, а из-за нарушения традиционных норм сплоченности общины, которые, наряду с автономией деревни, и пытались сохранить крестьяне. Противодействие, принуждение и давление со стороны властей приводили лишь к росту насилия в деревне