Доктор хрипло кряхтел, пуская лужи слюны, и только изредка приподнимал голову, когда Дикий повышал голос.
Когда егерь ушел, погасив на прощание прожекторы, с воспаленных губ Зажима сорвался вздох облегчения.
«Теперь я знаю о Ходже почти столько же, сколько он сам о себе», – внезапно подумал уголовник. Он снова наклонился к грязной, изгаженной миске, но дотянуться до воды ему не удалось. Все, что он мог, он уже давно выпил.
– Ходжа, – окликнул зэка Зажим.
Тот ничего не ответил.
– Проснись, придурок!
Кап.
Кап.
«Мне нужно в сортир».
При мысли об этом желудок Зажима скрутило, словно влажное белье, отжимаемое сильными руками. На лице выступил холодный пот, который едкими каплями скатывался вниз. Попадая в порезы, оставленные наконечником багра, соленые дорожки вызывали раздражение.
«Мы все будем делать свои дела прямо тут, – угрюмо подумал зэк. – Не выходя из ямы».
«Отлично, – тут же воскликнул внутренний голос. – Дерьмо разбухнет и вытолкнет вас наружу, как пузырь воздуха в болоте. Физика, начальные классы, бродяга».
– Иди к черту, – устало произнес Зажим, и голос исчез.
В темноте послышался квакающий звук.
– Ходжа, ты?
Едва ворочая языком, зэк всхлипнул:
– Я хочу. Пить.
– Я тоже.
Ходжа умолк, и до слуха Зажима доносилось лишь прерывистое дыхание приятеля.
– Слышишь меня, Ходжа?
Уголовник вздохнул:
– Да.
– Сава с ним заодно.
– Да.
Голос Ходжи был тусклым и каким-то странно плавающим. Так ветер с равнодушным шелестом гонит по тротуару скомканную, рваную газету.
– А эта курица где? Слюнявая, что с нами была?
– Не знаю, Зажим. Да мать ее за ногу… шалаву эту.
– И с Носом непонятки.
Ходжа помолчал, потом произнес глухо:
– Хреново мне, Зажим.
– Всем хреново, – окрысился Зажим. – Что с Носом, спрашиваю? Или они тут все в одной шайке-лейке?!
– Откуда я знаю?
Ходжа едва не плакал.
– Надо выбираться отсюда, – сказал Зажим.
– Как?!
– Как хочешь. Расшевели пальцы. Плечи. Задницу. В конце концов, мы в земле. А не в цементе! – выкрикнул уголовник.
– Не получится.
Зажим осекся, напряженно уставившись в темноту. Голос звучал скрипучим полушепотом, как если бы говоривший болел ангиной.
Кап.
Кап.
– Кто это?
Смешок.
– Это… так важно? Здесь?
– Важно, – резко ответил Зажим. Про себя он уже понял, что голос принадлежит женщине. – Я должен знать, с кем базарю.
Снова грустный смешок.
– Пускай… я буду лисичкой.
Зажим сглотнул сухой комок, застрявший в глотке царапающим репейником:
– Хрен с тобой… Лисичка так лисичка. Сколько вы здесь?
После долгого молчания она все же сказала:
– Я не помню. Может, три недели. А может… месяц. У меня как раз недавно… были месячные. Извините. Здесь нет часов.